Научный архив: статьи

Статья посвящена анализу сотрудничества России и Китая в контексте отношений двух стран с США. Ставится под сомнение точка зрения, согласно которой нынешнее сближение РФ и КНР вызвано охлаждением между этими государствами и Западом в XXI в. Аргументируется вывод о том, что стратегическое партнерство двух стран Евразии является результатом длительного процесса, начавшегося в 1980-х годах. Американо-китайское сближение на завершающем этапе холодной войны действительно подтолкнуло руководство СССР к поиску взаимопонимания с Китаем, однако это процесс в дальнейшем отнюдь не главным образом зависел от “американского фактора” - значимого, но не определяющего для российско-китайского сотрудничества.

Цифровое противостояние - конкуренция между США и КНР в сфере разработки, производства, использования и контроля за цифровыми продуктами и социальными сетями - приобретает все более острый характер. Администрация Дж. Байдена взяла курс на создание цифрового разрыва с Китаем, ограничивая доступ к американским инновациям и создавая антикитайский альянс в киберпространстве.

Статья посвящена исследованию режимов адаптации Соединенных Штатов Америки к изменениям в окружающей международной среде. В ситуации, когда “двойное сдерживание” Китая и России фактически становится организующей идеей американской внешней политики, а условия, при которых США в постбиполярный период представляли себя остальному миру в качестве ролевой модели либеральной демократии и рыночной экономики, подвергаются эрозии, американские элиты стремятся к удержанию за Вашингтоном гегемонистского положения в мировой системе. Автор рассматривает набирающую в США популярность теорию “адаптивного лидерства”, способы ее сопряжения с теорией адаптивного поведения Дж. Розенау, изучает характер такой адаптации в отдельных областях и предпринимает попытку ответить на вопрос, насколько реализуемые сегодня Соединенными Штатами меры адекватны для искомых ими целей.

Активизация геополитических проектов крупных игроков в отношении стран Центральной Азии ставит вопрос, насколько различные форматы С5+ Китай, США, ЕС, Турцияреально отвечают интересам стран региона. Традиционно многовекторность является основнойвнешнеполитической линией, утвержденной в официальных доктринах и стратегиях стран Центральной Азии. Ставка на диверсифицированные контакты на международной арене без приоритетности вектора на развитие отношений только с одним или двумя внешними игроками официально объясняется политическими элитами необходимостью сохранять равноудаленность отосновных мировых центров силы с целью получения инвестиций, технологий, доступа к рынкам, гарантий безопасности. Сопоставление задач и вызовов, стоящих перед государствами региона, с возможностями, которые им в реальности приносит стратегия многовекторности в рамках сотрудничества с выбранными игроками, дает основание утверждать, что эта модель во многом используется как инструмент создания видимости диверсифицированной внешней политики, который используется властями для балансирования между внешними крупными игроками.

Борьба с коррупцией - важнейшее направление деятельности Коммунистическойпартии Китая и правоохранительной системы КНР. После 18-го Всекитайского съезда КПК(ноябрь 2012 г.) и избрания Си Цзиньпина на пост генерального секретаря ЦК КПК соответствующая деятельность партии и государства вышла на более высокий уровень. Си Цзиньпининициировал конституционную реформу, создав единый орган в сфере борьбы с коррупциейс обширными правоохранительными полномочиями - Государственный контрольный комитет. Произошло переформатирование всей системы борьбы с коррупцией. Центральная комиссия попроверке дисциплины теперь не вправе осуществлять антикоррупционные правоохранительныефункции, а должна сконцентрироваться на контроле за соблюдением партийной дисциплины. При этом общий контроль за антикоррупционной борьбой остается за КПК. Поскольку в Россиинет единого конституционного органа в данной области, соответствующий китайский опыт чрезвычайно актуален, теоретически и практически важен для нас.

Статья посвящена рассмотрению изменений, привнесенных в формулирование и осуществление целей и задач внешней политики Индии в результате существенного обновления ее политической элиты, запущенного начавшимися в 1990-е гг. экономическими реформами. Констатируется, что правящая индийская элита в сегодняшних условиях в целом тождественна политической, образ мыслей которой, пусть изрядно помолодевшей и более образованной, определяется ее самоидентификацией в понятиях традиционных ценностей, носящих религиозный и, для огромного индусского большинства, кастовый характер. При этом состав индийской элиты в годы реформ расширился, прежде всего за счет каст среднего и даже низкого положения в традиционной иерархии. Усиление страны многие склонны ассоциировать с возвращением к «правильной» культурно-цивилизационной основе, которая в века, предшествовавшие чужеземным завоеваниям, обеспечивала Индии естественное, в их глазах, первенство в мире. Главное изменение - появление у элиты ощущения уверенности в себе, на которое и опирается так называемый новый национализм «человека из народа» нынешнего премьер-министра Н. Моди. Опираясь на его заявления, выступления министра иностранных дел С. Джайшанкара и статьи индийских и российских исследователей, автор показывает привнесенные им новшества в продвижении главных национальных интересов Индии в меняющемся мире. Рассматриваются создание ею собственной сферы влияния в рамках новой Индо-Тихоокеанской стратегии; сочетание сотрудничества и соперничества в отношениях с Китаем; причины динамичного расширения взаимодействия с США и присутствующие в нем «красные линии»; мотивы развития особо привилегированного стратегического партнерства с Россией и использования многосторонних форматов; возвращение в индийскую повестку задач обретения статуса главного голоса «глобального Юга». Делается вывод, что строящиеся на приоритетности цели утверждения в статусе великой державы и глобального актора в мировой политике подходы к императивности построения многополярного миропорядка, «где Индия была бы сильным полюсом», создают исторические возможности для наращивания российско-индийского взаимодействия.

Примерно с начала XXI в. одним из центральных исследовательских вопросов для китайских ученых-международников становится определение, обоснование и концептуализация международной идентичности Китая. Связано это было как с вызванными стремительным ростом материальной мощи дискуссиями в китайском академическом сообществе о мирном возвышении Китая, так и с «конструктивистским поворотом» в развитии международных отношений как дисциплины в Китае. Понимание международной идентичности Китая важно не только для самого Китая как способ познания «себя» и «других», определения своего места и роли в международной системе, но и для мирового сообщества, поскольку самопозиционирование государства раскрывает его национальные интересы, устремления, внешнеполитическую стратегию и поведение. С момента основания Китайской Народной Республики в 1949 г. и до конца 1990-х гг. при анализе ее внешнеполитического самопозиционирования всегда можно было выделить доминирующую международную идентичность. В 1950-е гг. это была ярко выраженная международная идентичность КНР как социалистической страны, в 1960-1980-е гг. - как страны третьего мира, с 1990-х гг. - как крупнейшей развивающейся страны. Однако со второй половины 1990-х гг. начала складываться идентичность Китая как ответственной великой державы при сохранении идентичности развивающейся страны. Наличие у Китая двух международных идентичностей на протяжении уже почти трех десятилетий и неоднократно акцентированное китайским руководством намерение еще длительное время сохранять самопозиционирование в качестве развивающейся страны позволяют сделать вывод о том, что двойная международная идентичность Китая не является отражением переходного периода развития, а представляет собой комплексный феномен, требующий осмысления. Цель данной статьи состоит в раскрытии феномена наличия у современного Китая двойной международной идентичности или, иными словами, одновременно двух доминирующих международных идентичностей, определяющих действия Китая на мировой арене. Замысел автора статьи состоял в том, чтобы на основе анализа китайских академических публикаций показать китайское видение феномена двойной международной идентичности современной КНР.

В статье рассматривается устойчивое влияние политического Запада - структуры власти, возникшей в эпоху холодной войны и продолжающей формировать международные отношения сегодня. Вопреки ожиданиям его самороспуска после распада Советского Союза, политический Запад расширил свое влияние, движимый верой в идеологическое превосходство либеральной демократии. Эта экспансия, подпитываемая представлениями о «конце истории», привела к сохранению динамики холодной войны, характеризующейся враждебными отношениями и идеологическими конфликтами. В исследовании противопоставляются ожидания позитивного мира в эпоху после окончания холодной войны и реальность продолжающегося антагонизма, примером которого являются такие конфликты, как Балканские войны и интервенции НАТО в Ираке и Ливии. Кульминацией обострения напряженности стало начало второй холодной войны в 2014 г., ознаменовавшееся прокси-конфликтами и, в частности, украинским кризисом 2022 г. В ответ на напористость западного политического блока возникло альтернативное объединение во главе с Россией и Китаем, бросившее вызов одностороннему доминированию западных держав. Этот политический Восток, хотя и воплощает антигегемонистские настроения, сохраняет консервативную позицию в рамках международной системы Устава ООН. В заключение в статье подчеркивается фундаментальная трансформация международной политики в многополярный ландшафт. Хотя и политический Запад, и Восток продолжают поддерживать принципы Устава ООН, интенсификация военных действий чревата дестабилизацией международного порядка. В условиях непрекращающейся динамики холодной войны и вызовов, связанных с глобальными изменениями окружающей среды, будущее человечества становится все более неопределенным.

Китайская инициатива «Один пояс, один путь», развивающаяся на протяжении более чем десятилетия, получает дальнейшее развитие в новых проектах, оказывает растущее и неоднозначное влияние как на Китай, так и на другие страны мира и глобальную экономику в целом. Объектом исследования является инициатива «Один пояс, один путь», его роль в реализации национальной политики КНР и влияние на глобальные, региональные и страновые процессы. Предмет исследования - процессы и механизмы реализации инициативы «Один пояс, один путь», а также воздействие ее реализации на экономику КНР и мировое хозяйство. В статье обосновано что инициатива «Один пояс, один путь» последовательно решает две важнейшие задачи Китая: обеспечивает интересы страны в экономической сфере, т. е. рост товарооборота, инвестиций, получение на облегченной основе необходимых товаров (энергетических, продовольственных, сырьевых) в растущих объемах и поддержание мира и большей стабильности в отношениях с партнерами и на глобальном уровне. Авторами представлены как сильные стороны инициативы «Один пояс, один путь», такие как рост включения в мирохозяйственные процессы Китая и многих стран Евразии, вовлеченных в реализацию проектов инициативы, а также и ее недостатки - информационные, правовые, языковые, дифференциация выгод от проектов, а также издержки, например, экологические. Среди перспектив развития «Один пояс, один путь» выделяется Цифровой шелковый путь, который может дать толчок развитию инициативы в будущем. В целом «Один пояс, один путь» можно рассматривать как формируемую Китаем модель международного сотрудничества в постглобальном мире. Еще один вывод - это важность использования другими государствами, например, Российской Федерацией, механизмов реализации Китаем инициативы «Один пояс, один путь» как успешного опыта осуществления крупных международных планов, увязанных с долгосрочной стратегией национального развития страны-инициатора глобальных инициатив.

В статье представлены значение опыта математического образования подрастающего поколения в Китае; анализ становления методики развития математических представлений у детей дошкольного возраста в разные исторические этапы; особенности подходов к математическому развитию детей в Древнем Китае; влияние западноевропейской педагогики на выбор способов и методов обучения математике; использование педагогами Китайской народной республики научно-методических достижений советских ученых в области математического образования детей дошкольного возраста; изменения в подходах к концепции и технологии обучения детей математике в детских садах в период с 1970-х по 2000-е гг.

В работе затрагивается вопрос истории взаимодействия КНР и России для демонстрации схожести в образовательной политике и широкомасштабном общем векторе развития в сфере образования. Это влияет на конструктивное педагогическое моделирование. Несмотря на актуальную геополитическую обстановку, КНР и Россия являются партнерами по многим вопросам образования. Схожие проблемы позволяют двум государствам их решать в кооперации - в формате двухстороннего взаимодействия и в рамках деятельности международных организаций. Отдельное внимание уделяется педагогическому образованию как образующему фактору появления педагогов «нового поколения». В работе на основе обзора специфики гуманитарного сотрудничества и подписанных документов между обеими странами определены документы и направления сотрудничества КНР и России в сфере образования. Отдельное внимание заслуживает именно характеристика специфики педагогического образования России и КНР в современных условиях. Это позволило рассмотреть вопрос совершенствования системы педагогического образования с учетом совершенствования международного сотрудничества в сфере образования. Делается акцент на подготовку кадров и педагогическое моделирование дистанционного образования в КНР и России. В заключение дается перспектива сотрудничества России и КНР в данном вопросе.

Приводится опыт применения китайской экономической модели, которая в странах Латинской Америки известна под термином «Пекинский консенсус», а также оценивается вклад данного подхода в вопросы политической и экономической стабильности в регионе.

Цель исследования - проследить эволюцию торговых связей Латинской Америки с Китаем с учетом особенностей местной модели природной ренты. Работа дополняет уже существующие исследования, сфокусированные на проблемах экономического и политического развития стран Латинской Америки и Карибского бассейна в конце ХХ - начале XXI вв.

Исследование основано на использовании системного подхода в теории международных отношений. Автор обращается к методам теории зависимости и мир-системного анализа, чей инструментарий позволяет продемонстрировать диспропорции, которые обнаруживаются в текущей экономической и политической повестке региона. Также заслуживают внимания незападные подходы в современной теории международных отношений, дополняющие изучение современного мирового политического и экономического пространства.

Результаты исследования показывают, что на фоне политических и экономических потрясений, спровоцированных политикой «Вашингтонского консенсуса» в регионе, появился стойкий запрос на альтернативные модели экономического развития, подходящие под местную специфику. Обращение к китайской экономической парадигме оказалось неслучайным, так как ее активная промышленная составляющая совпала с целями и задачами рентных экономик Латинской Америки. Местные элиты были заинтересованы в получении сверхприбылей от проектов в сфере инфраструктуры и добычи полезных ископаемых. Это стало трендом в контексте «левого дрейфа» начала XXI в., ввиду чего наиболее ярким стал пример Венесуэлы с ее ставкой на активную эксплуатацию углеводородов.

Опыт «Пекинского консенсуса» в Латинской Америке с фокусом на повышение роли государства в экономиках природной ренты, на краткосрочном треке оказался неоднозначным. Несмотря на отдельные позитивные аспекты региональные участники демонстрирует крайнюю уязвимость от мировой конъюнктуры на ресурсные товары, что ведет к серьезным последствиям как в экономике, так и сказывается на политической стабильности. Издержки данной модели следует оценивать в дальнейших исследованиях в среднесрочной перспективе.