Научный архив: статьи

В исследовании анализируется одно из главных произведений индуистской философии - “Бхагавад-Гита”, оказавшее огромное влияние на развитие восточного образа мира в целом и индуистского в частности. Рассматривается концепция путей, ведущих к освобождению и познанию “Я”, Бога, бытия и небытия. Авторы приходят к выводу, что путь познания (Джняна Марга), хотя и должен содержать как интеллектуальные принципы, так и рациональные инструменты, содержит подчинение интеллекта интуиции, что противоречит европейской философской мысли. Другим путем освобождения является путь действия (служения) - Карма-Марга, самой трудной задачей которого является преодоление интереса к совершению действия. Служение должно быть свободно от эгоистических соображений. Здесь Кант выразил взгляды, очень близкие к Карма-Марге, сосредоточив внимание на философском анализе морального и правового. В качестве доказательства авторы приводят примеры человеческих поступков, которые невозможно оценить однозначно.

Обсуждая Канта, неокантианство и современную трансцендентальную философию, с одной стороны, и спекулятивный идеализм Гегеля - с другой, Кристиан Крайнен рассматривает философскую форму, в которой постнеокантианский идеализм имеет будущее. Во-первых, он определяет тип кантовского трансцендентального идеализма, который представляет собой его наиболее развитую форму. Здесь Крайнен отличает интерсубъективно-теоретические формы трансцендентальной философии от феноменологии и неокантианства и фокусируется на феноменологии и неокантианстве. В анализе Крайнена проявляется программный основополагающий дефицит феноменологии. С точки зрения теории принципов феноменология отстает от концепции философских оснований Канта, в то время как неокантианство и современные трансцендентальные философы продолжают соответствующую программную линию рассуждений Канта. Впоследствии Крайнен показывает, что даже в своей наиболее развитой форме трансцендентальный идеализм страдает от формализма. Это связано с тем, что трансцендентальная философия упускает методический момент «реализации понятия» в смысле гегелевского спекулятивного идеализма. По этой причине «форма» и «содержание» остаются внешне противопоставленными друг другу. Гегелевский упрек формализму не утверждает, что формы Канта - это просто пустые оболочки, пренебрегающие содержательно-логическим характером принципов в смысле трансцендентального идеализма. Напротив, упрек Гегеля касается методической проблемы, которая мешает трансцендентальному идеализму реализовать свои собственные амбиции. Наконец, Крайнен проясняет, в каком смысле гегелевская сублимация трансцендентального идеализма в спекулятивный идеализм имеет существенное значение для будущего постнеокантианского идеализма.

Кант различил два вида суждений — аналитические и синтетические.
В аналитическом суждении отношение предиката к субъекту есть полное или
частичное тожество. Такое суждение есть тавтология; оно может быть выражено формулою «SP есть P». Такое суждение необходимо признать истиною,
потому что закон тожества требует этого, и потому что отрицание его, т.е. «SP
не есть P» содержит внутреннее противоречие.

Рецепция кантовской трансцендентальной философии в России за два с половиной столетия сопровождалась различной критикой с целью ее дополнения, расширения, исправления или опровержения. Но помимо собственно академического спора случилось несколько эпизодов грубого государственного вмешательства в философскую полемику, сопровождавшуюся административными рестрикциями от высылки из России И.В.Л. Мельмана до лишения Сталинской премии третьего тома «Истории философии». Первой масштабной административной интервенцией с политическими последствиями явилась ожесточенная борьба с кантианским естественным правом, разгоревшаяся под влиянием М.Л. Магницкого и Д.П. Рунича в российских университетах и иных учебных заведениях в 20-х гг. XIX в. Кантиански ориентированное естественное право, наделяемое дьявольскими чертами, было обвинено в отказе от выведения правового фундамента из Откровения, несоответствии евангельскому учению, рассмотрении падшего разума как независимого источника законодательства, безнравственности права и подрыве самодержавия и православия. Хотя полного запрета на естественное право наложено не было, многие его сторонники - А.П. Куницын, Г.И. Солнцев, П.Д. Лодий и другие. - были изгнаны из университетов или подверглись преследованиям. Борьба за запрет естественного права явилась прологом осуществленного в 1850 г. запрета на преподавание философии в российских университетах. Современные высокопоставленные российские военные и чиновники, дающие свои невежественные оценки кантовской философии как захваченной «нечистой силой» и милитаристские интерпретации категорического императива, движутся уже неоднократно пройденным в российской философии печальным путем, хотя еще и без административных рестрикций, но уже с несомненными политическими последствиями.

особое внимание Булгакова к кантовскому учению об антиномиях послужило надлежащим философским основанием для исследования различия сущности и энергии в понимании святого Григория Паламы. Этот подход, уже предложенный ранее Флоренским, подразумевает установление трансцендентальных условий, в рамках которых синергетическая динамика между нетварным и сотворенным приобретает, по мнению Булгакова, высокую степень понятности, особенно в контексте его концепции православной христианской софиологии.

Целью статьи является прояснение содержания понятия трансцендентального в теории познания виднейшего представителя русской духовноакадемической философии второй пол. XIX в., христианского философа В. Д. Кудрявцева-Платонова, а также отношения этого понятия в интерпретации русского религиозного философа к философской традиции трансцендентализма, заложенной И. Кантом. Ядром всей теории познания Кудрявцева является концепция трансцендентального монизма, представленная в его работе «Метафизический анализ эмпирического познания». В процессе реконструкции указанной концепции показано, что она имеет две плоскости - онтологическую и гносеологическую. Трансцендентальный монизм как гносеологическая концепция выступает в статье предметом концептуального и компаративистского анализа, посредством которых установлены сходства и различия между теориями познания Кудрявцева и Канта. На основании произведенного сравнения делается заключение, что Кудрявцев, отрицая только субъективный характер познавательных форм, преодолел кантовский трансцендентальный идеализм. Анализируются гносеологические взгляды В. Т. Круга и Ф. А. Тренделенбурга как базовые позиции для трансцендентального монизма Кудрявцева с целью выявления его связей с традицией кантовского трансцендентализма. По результатам анализа произведено сопоставление идей Круга, Тренделенбурга и Кудрявцева, в котором показаны точки сближения между философами, а именно трансцендентальное для них выступает в связи с априорным, то есть с тем, что имеет неопытное происхождение, но лежит в основании возможного опыта. При этом установлено, что Круг, Тренделенбург и Кудрявцев стремились преодолеть разрыв между мышлением и внешним миром в процессе познания, возникший в кантовском трансцендентальном идеализме. Отсюда заключается, что понятие трансцендентального в теории познания Кудрявцева связано с традицией кантовского трансцендентализма посредством концепции априоризма. Наконец, делается вывод, что теория познания Кудрявцева является примером христианской философии, включающей в себя понятие трансцендентального в его связи с кантовским трансцендентализмом, и может стать образцом для новых попыток построения христианской теории познания.

Статья посвящена специфике философского рассмотрения и осмысления книг, приобретающих в определенном социокультурном пространстве статус сакральных. Как в современном философском дискурсе, так и в дискурсе многих прошлых эпох обычно имеет место дистанцирование философов-профессионалов от непосредственного обращения к такого рода текстам. В результате они оказываются почти в монопольном распоряжении интеллектуалов, которые либо игнорируют специфически философские методы исследования, либо произвольно препарируют их применительно к своим конъюнктурным, прагматическим целям, либо ограничиваются традиционной техникой толкования и комментирования Священного Писания. Однако для серьезного мыслителя многие священные книги, рассматриваемые под особым ракурсом, оказываются при всех возможных и даже неизбежных рсках весьма ценным материалом для проверки на прочность его теоретикометодологического инструментария и морально-этических принципов, которых он придерживается. В статье данная проблема анализируется на примере интерпретации И. Кантом Библии, игравшей в его эпоху роль фундаментального культурообразующего текста. Показано, как философ противопоставляет рациональнокритический и доктринально-теологический подходы к ее прочтению, оставляя за читателем право свободного выбора. Основное внимание уделено трем небольшим работам Канта, составляющим своеобразную философскую трилогию. В первой из них – «Предполагаемое начало человеческой истории» – немецкий мыслитель на материале книги Бытия дает свою версию причин выхода человечества из природного состояния и превращения его в суверенного субъекта исторического действия. Во второй работе – «О неудаче всех философских попыток теодицеи» – Кант, опираясь на книгу Иова, решает проблему благости/неблагости Бога в свете очевидности зла и страданий как онтологической данности. В третьей работе – «Конец всего сущего» – на основе Откровения Иоанна Богослова трактуется один из важнейших религиозных сюжетов – апокалиптическая гибель человечества (Страшный суд, конец света, прекращение исторического времени). Автор статьи демонстрирует эвристический потенциал кантовской рационально-критической методологии, не утратившей значимость и сегодня.

Пользуясь юбилеем И. Канта в качестве повода, русский неокантианец С. И. Гессен в эмиграции в 1924 г. — без прямых политических выводов — излагает взгляд на наследие великого философа со своих позиций «правового социалиста», выбирая в его наследии то, что в доктринах немецкого социализма представляется ему пережившим как откат от еще недавнего расцвета кантовских идей в неокантианстве, так и крах традиционного либерализма по итогам Первой мировой войны. Место первой публикации текста — русская либеральная берлинская газета «Руль» — заставляет смотреть на текст Гессена не только как на формальный юбилейный акт, но как на акт, обращенный именно к квалифицированной либеральной аудитории, засвидетельствовавшейкатастрофу либерализма в  России.

Ключевой тезис естественной телеологии состоит в том, что продукты природы должны быть поняты через цель их существования или их нужно объяснять так, как если бы эта цель была. В критической литературе существует убеждение, что есть два основных этапа развития телеологии в рамках философского знания — классический и неклассический. Выделение этих этапов основано на убеждении, что в определенный период происходит вытеснение финализма представлениями о цели, которая порождена развивающимся целым. Я полагаю, что можно говорить о неклассической телеологии и в ином смысле: интерес Аристотеля и Канта к основаниям, дающим право предполагать целесообразность продуктов природы, сменяется на внимание к тому, что существующее в ней не является достаточно целесообразным. При этом изменению перспективы сопутствует как пересмотр представлений о том, что считать целесообразным, так и призыв к практической деятельности, в ходе которой природа должна подлежать дополнительной регуляции. Для подтверждения гипотезы я обращаюсь к учению родоначальника русского космизма Н. Ф. Федорова, который предлагает становление телеологической мысли в рамках проекта регуляции природы. В центре внимания три утверждения русского философа, которые свидетельствуют о его отступлении от канона классической телеологии и об определении для телеологической мысли нового контекста становления. Во­первых, Федоров указывает на деструктивные процессы в организме, а именно на болезнь и  смерть, как на то, что не позволяет мыслить организм целесообразным.Во­вторых, родоначальник русского космизма пони-

    В статье рассматривается «Таблица категорий свободы» из второй главы «Критики практического разума» Канта и дается представление о роли, которую должны играть эти категории, а также об их концептуальном содержании. Ключ к их правильному пониманию лежит в осознании того, что они вытекают из так называемой таблицы суждений «Критики чистого разума» и функций мышления, которые в ней собраны посредством метафизической дедукции. Поэтому я интерпретирую категории свободы последовательно, исходя из таблицы суждений, и реконструирую их концептуальное содержание из функций мышления, лежащих в основе каждой категории. Кроме того, Кант обосновывает с помощью трансцендентальной дедукции, что категории свободы обязательно относятся ко всем объектам воли. Я утверждаю, что категории являются понятиями, конститутивными для объекта воли: роль, которую они играют, — это функции желания объекта. Наконец, я показываю, что категории свободы выходят за пределы кантовского фундамента моральной философии. Они указывают на позднюю «Метафизику нравов» тем, что Кант связывает с ними амбициозное требование построения системы. Таким образом, идея состоит в том, что таблица категорий организует систему моральной философии.

    Современная формальная логика, имеющая свое основание в логическом проекте И. Канта, интерпретирует логическое следование как формальное, что приводит к содержательным парадоксам соединения любых мыслей и потере следования как такового. Начиная с А. Тарского современная история логики возвращает проблему логического следования в русло поиска отношения следствий, или обоснования. В своей докторской работе о природе логической формальности Дж. Макфарлейн отстаивает точку зрения, согласно которой парадоксы формальных теорий логического следования связаны с потерей трансцендентальной философской системой логики обоснования в послекантовской логической традиции. Можно полагать, что обращение к анализу логической терминологии следования в фундаментальных работах Канта «Критика чистого разума» и «Критика способности суждения», в сравнении с терминологией в ранних произведениях («Пролегоменах» и приписываемых его авторству лекциях по логике), позволит внести ясность в понимание отношения логического следования в формальном и неформальном смысле. В качестве основного понятия «следование» в терминологии Канта рассмотрено понятие Folgerung, которое имеет значение следования в логических и нелогических контекстах. Проанализированы родственные понятия: Folge, Abfolge, folglich и т.д., установлены различия с близкими им по смыслу логическими терминами «умозаключение» (Schluß) и «заключение» (Konklusion). Наконец, предпринята попытка интерпретировать постановку проблемы логического следования в формальной логике через анализ логических терминов Schlußfolge, Folgerung и Konsequenz (консеквенция). В результате анализа автор предлагает рассматривать «следование» (Folgerung) у Канта как понятие трансцендентальной логики, отражающее отношение следования и обосновывающее формальную консеквенцию.

    В 1904 г. в последнем январском номере газеты «Московские ведомости» вышла заметка профессора Московской духовной академии, философа и богослова Алексея Ивановича Введенского, озаглавленная «Великий рационалист. По поводу столетия со дня смерти Канта». Хотя назвать эту публикацию уникальной для того времени трудно, поскольку многие российские философы и публицисты откликнулись в печати на эту юбилейную дату, заметка интересна и тем, как представлен в ней Кант, и тем, что позволяет прояснить характер отношения Введенского к кантовской философии. Сам Алексей Введенский до сих пор остается практически неизвестной фигурой истории русской философии, в связи с чем в предисловии к публикации представлены основные вехи интеллектуальной биографии русского философа. Также продемонстрирован неоднозначный характер отношения Введенского к кантовской философии. В частности, показано, что русский философ, с одной стороны, призывает «возвратиться к общепризнанному учителю, — Канту», гений которого он безоговорочно признает, а с другой — утверждает, что Канта необходимо не только изучить и глубоко продумать, но и преодолеть, поскольку именно его рационализм «иссушил мысль новейшего культурного человечества».