Видимое многообразие мотиваций цитирования и представление о возможных различиях в его функциях уже в 60-е годы ХХ века (т.е. на заре появления инструментария под названием “Science Citation Index”) привели к появлению первых попыток наукометрических классификаций цитирований, которые создавались исходя из предположения, что их применение позволит получать более точные данные как о характеристиках цитированных документов, так и о самой природе научного цитирования, и которые помогут совершенствовать информационный поиск. Создание подобных классификаций рассмотрено здесь в контексте необходимости правильного понимания отражения свойств научных документов их цитируемостью. В данной работе проанализированы две самые первые статьи данной тематики, т.е. содержащие первые предложенные наукометрические классификации цитирований.
В статье рассматривается правовая политика Российской Федерации в отношении Российской академии наук в период с 1992 по 2013 г. В это время преобразованная из Академии наук СССР Российская академия наук работала в условиях реформирования политической, экономической и правовой системы страны, что отразилось на взаимоотношениях органов власти России и РАН. Анализируются два направления государственной политики, проводившиеся в отношении РАН, - организационная модернизация (реструктуризация) и определение организационно-правовой формы (формы юридического лица) для РАН. Эти направления государственной политики были сфокусированы на определении прав и полномочий Российской академии наук как субъекта правоотношений.
Статья посвящена истории проектирования и строительства академических городов науки во второй половине 1950-х - начале 1960-х гг. Их интенсивное строительство пришлось на хронологически сжатый исторический период - годы шестой пятилетки, превратившейся в единственную в советской истории семилетку, когда была поставлена задача масштабного перемещения исследовательских и конструкторских организаций из столичных центров на периферию. Частным случаем переноса научно-исследовательских учреждений за пределы столицы стал московский пояс научных центров, строительство которых связывалось с необходимостью интенсификации фундаментальных исследований в стратегически важных областях науки, ограничением строительства в Москве, секретностью и экспериментальным масштабом проводимых в них исследований. Они отличались от синхронно возводимых сибирских центров (новосибирского Академгородка) профилизацией, полузакрытым характером исследований, более тесной связью с АН СССР, уступали в приоритетности строительства в восприятии политического руководства. Тем не менее скорость возведения научно-исследовательских институтов и открытия на их базе научных центров в предельно сжатые сроки давала нужный «эффект достижения». Исследование строится на материалах из фондов Российского государственного архива новейшей истории и Государственного архива Российской Федерации, впервые вводимых в научный оборот.
Рассматриваются методы государственного руководства Академией наук СССР в период 1960-1991 гг., в том числе приводятся примеры организационного реформирования и партийного руководства деятельностью академической науки в период 1960-1989 гг. Отмечается, что директивное государственное управление наукой в Советском Союзе зачастую не давало необходимых результатов, а в некоторых областях привело к отставанию от стран-лидеров (например, в области вычислительной техники). Если разработки в сфере естественных и технических наук в целом получали поддержку вышестоящих органов из-за необходимости постоянно заниматься проблемами обороноспособности государства, то исследования в области общественных наук финансировались недостаточно хорошо и находились под пристальным идеологическим контролем со стороны КПСС. Рассмотрены обсуждавшиеся инициативы о создании АН РСФСР, предлагавшиеся модели её организации, особенности её правового статуса. Освещается хроника преобразования АН СССР в Российскую академию наук в 1989-1991 гг. Автор приходит к выводу, что, по мнению РАН, её главным завоеванием в момент воссоздания был переход на новые, закреплённые в Указе Президента РСФСР № 228 и отвечавшие духу переживаемого времени принципы деятельности - широкое самоуправление и имущественную самостоятельность. За сохранение этих принципов РАН боролась вплоть до 2013 г. Но это уже совсем другая история.
Исследователи факторов революционной дестабилизации к настоящему времени достаточно основательно изучили влияние на вероятность начала революций таких переменных, как тип политического режима, темпы экономического роста или уровень ВВП на душу населения. Однако мало исследованным остается фактор коррупции, несмотря на антикоррупционные лозунги, зачастую выводящие людей на улицы. Как показывает ряд исследований, коррупция может оказывать как положительный эффект на стабильность режима через механизм кооптации контрэлит, так и деструктивный эффект, понижая эффективность государственного аппарата и увеличивая неравенство. Мы проверяем гипотезы о наличии и направлении возможного влияния различных типов коррупции, с одной стороны, и невооруженной, а также вооруженной революционной дестабилизации - с другой. Проведя корреляционный анализ такого влияния, мы выяснили, что все типы коррупции и революционной дестабилизации демонстрируют достаточно сильную положительную корреляцию между собой. Построив таблицы сопряженности, мы также выяснили, что дестабилизация вооруженного и невооруженного типа по-разному реагирует на коррупцию: фиксируются более линейный характер для вооруженных революционных выступлений и достаточно выраженная криволинейность для невооруженных. Результаты исследования позволяют сделать ряд выводов теоретического характера о влиянии коррупции на различные типы революционной дестабилизации, а также подтверждают необходимость включения фактора коррупции при проведении количественных исследований процессов революционной дестабилизации. Причинно-следственные связи между двумя явлениями тем не менее нуждаются в дальнейшем изучении. В заключении мы ставим ряд дискуссионных вопросов, которые могут послужить основой для будущих исследований взаимосвязи коррупции и революционной дестабилизации.
Рассматриваются социальные аспекты этнософского учения африканиста В.Р. Арсеньева (1948-2010). Отмечается критика Арсеньевым современной техногенной цивилизации, альтернативой которой он считал архаику. Признаки вырождения современной цивилизации западного типа он видел в замене реальности миром искусственной природы, приоритете материальных ценностей, противопоставлении людей природе, стремлении подчинить природу, трансформации психики индивидов, разрушении личности или «парадигмальном эгоцентризме». В индустриальной цивилизации сложилась нежизнеспособная модель управления, которую Арсеньев в совокупности с другими признаками назвал парадигмой отчуждения. Все это указывает на исчерпанность того пути развития, который представлен западной цивилизацией. Полевые исследования давали ученому достаточно материала для изучения архаических обществ и архаического сознания. Однако архаика, о которой он писал, не означает возвращение к ранним этапам социальной эволюции. Архаика в качестве нового этапа социально-исторической жизни, согласно Арсеньеву, прежде всего проявляется в изменение мировоззренческих и ценностных установок общества, выражением которых является этнософия. Помимо мировоззренческой роли, этнософия выполняет и методолого-эпистемологическую функцию, поскольку является синтетической дисциплиной «переходного типа», которая необходима для перехода к новому цивилизационному типу, отождествляемому Арсеньевым с архаикой. Цивилизация представляет собой тип вторичных обществ, т.е. противопоставляющих себя природе, в то время как архаика - первичный тип общества, включенный в природу. К особенностям мировоззренческих принципов архаики, которые находят отражение в социальной жизни, он относил целостность, единство человека и природы, социума и окружающей среды, щадящее природопользование и т.п. Делается вывод, что слабая определенность социальных очертаний архаики говорит об утопичности самого этнософского проекта.
В статье рассматривается движение за гомруль в трех регионах британской периферии рубежа XIX-XX вв. Внимание также уделяется зарождению политического национализма в условиях движения за возрождение кельтской культуры. Авторы приходят к выводу, что рассматриваемый период был ознаменован всплеском активности ирландских, валлийских и шотландских политиков в парламенте, которые пытались легитимным путем решить следующие назревшие проблемы: земельный вопрос, упразднение Англиканской церкви как государственной, получение автономии (гомруль). В результате им удалось достигнуть значительных уступок со стороны правительства, однако последнее требование так и не было реализовано. В дальнейшем пути кельтских народов пошли по индивидуальной траектории: Уэльс и Шотландия с середины века выступили за деволюцию, Ирландия за исключением Ольстера стала республикой.
Автор статьи показывает, как в свете смены ценностных ориентиров в современной Италии изменяются методология и практики исследования истории народных движений в период французской экспансии и наполеоновского правления (1792-1815 гг.). Своеобразный «канон», созданный еще учеными и литераторами в период Рисорджименто, уступил место новым подходам. Однозначно негативная трактовка народных движений 1796-1799 гг., противостоявших республиканскому режиму и французскому господству окончательно ушла в прошлое. Интерес к итальянскому «якобинизму» сменился интересом к изучению общественных институтов, культурных практик, религии. В новациях, принесенных на итальянскую землю французами на рубеже веков, теперь усматривают не только залог трансформаций Рисорджименто, но и фактор формирования протонационального и национального самосознания итальянцев. Методологические повороты в науке конца XX в. при этом не в полной мере отразились в исследовании народных движений. Этому препятствуют как традиционная специфика итальянских исторических исследований (научный партикуляризм), так и медленное внедрение информационных и цифровых технологий. Самым важным шагом, по мнению автора статьи, стало более глубокое внимание к феномену «контрреволюции» в его итальянском варианте.
Статья посвящена деятельности Федерации русских канадцев (ФРК) - наиболее крупной организации, объединявшей представителей славянских трудовых иммигрантов в данной стране Северной Америки. В центре внимания автора - феномен русских школ, существовавших в Канаде в эпоху холодной войны. Источниковой базой данной статьи послужили материалы газеты «Вестник», которая выпускалась в Торонто. Показано, что ФРК являлась ключевой структурой, которая использовалась дипломатическими структурами СССР в Канаде в условиях холодной войны. Основу данной организации составляли представители трудовой эмиграции из Российской империи, а также Польши 1920-х - 1930-х гг. Большинство из них были белорусами и украинцами, которые не имели отчетливо выраженного этнического самосознания и идентифицировали себя с русской эмиграцией. Руководство ФРК стремилось бороться с растворением молодежи в канадском обществе, надеясь, что подрастающее поколение будет владеть русским языком и знать основы культуры родины предков. Однако исторические источники свидетельствуют о том, что процессы ассимиляции в полиэтничной среде Канады развивались достаточно быстро, чему способствовала, в том числе, недостаточная заинтересованность многих русских канадцев в функционировании русских школ.
СССР играл большую роль в попытках мирного политического урегулирования конфликта на Ближнем Востоке на протяжении 1969 г., действия как через встречи и переговоры с Египтом, так и через консультации с великими державами и представителями администрации США. Когда Совет Безопасности ООН принял резолюцию № 242 по урегулированию арабо-израильского конфликта и началась миссия Гуннара Ярринга, посланника ООН по решению проблем на Ближнем Востоке, разногласия между сторонами стали очевидными. Израиль требовал начала переговоров с арабскими странами до вывода войск с захваченных им территорий во время Шестидневной войны 5 июня 1967 г. Египет же настаивал на выводе израильских войск со всех оккупированных территорий до начала переговоров. В этой ситуации, опасаясь эскалации военных действий на Ближнем Востоке, СССР и США начали новый этап переговоров. Статья призвана осветить роль СССР в урегулировании арабо-израильского конфликта, когда он, начиная с декабря 1968 г., предложил план по реализации резолюции № 242, и до конца 1969 г., когда США представили план, известный как «план Роджерса». Новизна статьи заключается в анализе арабских, английских и советских документов, содержащих уникальные сведения об усилиях СССР по поддержке борьбы Египта и других арабских стран за ликвидацию последствий израильской агрессии и установление справедливого и прочного мира на Ближнем Востоке.