SCI Библиотека

В этой статье я рассматриваю концепцию материи — как первичной материи, так и физической материи мира, то есть элементов — в византийской философии XI века, а именно в трудах Михаила Пселла и Иоанна Итала. В частности, меня интересует, как концепция материи интерпретируется в связи с идеей сотворения и конечности мира. Я прослеживаю связь между философией XI века и позднеантичными дискуссиями о материи. Я сосредоточусь на аргументах Филопона против идеи вечности мира и его определении материи как трёхмерного протяжения, а также на анализе материи как принципа телесности у Симпликия. Однако для меня важно показать не только зависимость византийских философов от Филопона и Симпликия, но и их самостоятельность в определении философских терминов. Интеллектуальный горизонт мышления Михаила Пселла и Иоанна Итала, который влияет на подход этих философов к обсуждению физических концепций, отличается от горизонта поздней античной философии.

Проблема соотношения философии и риторики, которая широко обсуждалась в поздней античности, вновь становится актуальной в Византии в XI–XII веках. Задача данной статьи — определить, какую позицию по этому вопросу занимал Михаил Италик († до 1157 года), византийский учёный, ритор и философ-неоплатоник. Уже отмечалось, что в двух своих работах Италик сформулировал две противоположные точки зрения: в одной он утверждал, что философия бесполезна и намного уступает риторике, а в другой превозносил философию, способную не только исследовать абстрактные предметы, но и заботиться о человеческом благе. В статье анализируются эти и другие тексты, в которых Италик рассуждает о философии и риторике. Показано, что Италик отдавал предпочтение философии, но также высоко ценил красноречие. Сделан вывод, что идеал Михаила Италик, как и другие авторы того периода, был синтезом философской мысли и риторической элегантности. В его работах приводятся примеры, показывающие, как этот синтез реализовывался на практике. Этой позиции противоречит лишь одно небольшое эссе Италика, в котором он утверждает превосходство риторики над философией. Этот текст, довольно необычный в контексте позднеантичной и византийской традиции, вероятно, является примером риторической игры, не отражающей взглядов автора.

Размышления об интеллектуальных способностях и их правильном применении начинаются с разговора о божественном духе и человеческой душе. Гераклит, по-видимому, первым объяснил, что все высшие умственные способности основаны на этическом формировании. Таким образом, самосознание приводит, как это также видит Гегель, к нормативной социальности как своей трансцендентальной основе.

Настоящее исследование направлено на углубление понимания политической философии Ксенофонта, отражённой в исследовании Сократом экономических знаний в диалоге под названием «О экономике». В исследовании основное внимание уделяется шести традиционным составляющим ойкоса, или домашнего хозяйства (дом, вещи, рабы, земля, лошади и жена), которые тесно связаны с шестью аспектами человеческой жизни (удовольствие, порядок, власть, досуг, обогащение и образование), представленными идеальным джентльменом (богатым и успешным) Исократом и его учеником, (бедным и несчастным) философом Сократом. Это демонстрирует, как Сократ, изучая экономическое учение Исократа, радикально трансформирует его, одновременно показывая наиболее серьёзные возможности, лежащие в основе общепринятых представлений об экономической и политической жизни, а также присущие им ограничения в их реализации, которые угрожают подорвать (и действительно подрывают, в случае с Сократом) общепринятые представления о жизни.

В статье высказывается предположение о возможной отсылке к «Сатирикону» Петрония в романе Федерико Феллини «Брачное агентство» (Un’agenzia matrimoniale), который является частью фильма-антологии «Любовь в городе» (L’amore in città, 1953), снятого группой итальянских режиссёров. Итальянский кинорежиссёр неоднократно признавался, что открыл для себя Петрония ещё в годы учёбы в лицее в Римини. Автор статьи приводит аргументы, свидетельствующие о возможном влиянии Петрония на Феллини; он проводит параллели между древней историей ужасов, рассказанной вольноотпущенником Ницеросом на пиру у Тримальхиона (Сат. 61–62), и современной историей, созданной Федерико Феллини. Эти параллели в историях об оборотнях (versipellis), встречающихся в «Сатириконе» Петрония и в «Брачном агентстве» Феллини, являются правдоподобными совпадениями. Феллини выбрал историю об оборотне, которая, возможно, была навеяна романом Петрония, оказавшим на него большое влияние в юности. А история ужасов о ликантропе, рассказанная Ницеросом, несомненно, является одной из самых запоминающихся на «Пире Тримальхиона». Если предположение, высказанное в статье, верно, то «Брачное агентство» — это ещё один фильм Феллини, в котором, наряду с «Сатириконом», фигурирует Петроний, и, что самое важное, это произошло за полвека до его «историографического» шедевра.

В этой статье рассматривается вопрос об идентификации божества, изображаемого в виде человека со львиной головой, которое ассоциировалось с Эоном и отождествлялось с орфическим богом Хроносом. Автор оспаривает отождествление Эона с орфическим Хроносом, опираясь на свидетельства Прокла и Дамаския, которые выделяют Эона как отдельную сущность, отличную от Хроноса. Кроме того, автор предпринимает попытку проиллюстрировать орфического бога Хроноса на основе описания Дамаския.

В этом эссе будет рассмотрена функция персонификации самого Парменида в образе коня Ибикуса в «Пармениде» Платона. Анализируя это отступление Парменида, мы продемонстрируем, что персонификация является аллегорическим элементом Платона, роль которого в диалоге имеет решающее значение для понимания замысла автора во второй, более обширной части «Парменида».

В статье рассматриваются антропологические и эсхатологические вопросы в работе Псевдо-Апулея «Асклепий, или Диалог Гермеса Трисмегиста». В этом контексте поднимаются вопросы о зле в моральном смысле и об источниках зла, понимаемого таким образом.

Цель этой статьи — исследовать, как в «Хармиде» Платона формируется дискуссия по поводу а) онтологического и эпистемологического подходов к добродетели умеренности и б) перехода от общего определения добродетели к её проявлению в человеке. Мы опираемся на «Хармид» Платона. После краткого изложения того, что обсуждалось в отрывке 156d-157c, где мы следуем взглядам Платона на душу того времени, мы сосредоточимся на том, как развивается диалектика между Сократом и Хармидом в отрывке 157c-158e. Наша статья включает в себя, помимо введения и эпилога, две главы. Первая глава в основном аналитическая, а вторая состоит в основном из синтетических суждений. Оба они важны в основном по методологическим причинам, поскольку с их помощью мы можем проследить, как умеренность постепенно превращается в вопрос, требующий изучения, и как афинский философ пытается заложить основы дискуссии, основанной на рациональном мышлении, уделяя основное внимание критериям, которые человек может использовать, чтобы доказать, что он обладает умеренностью.

Количество сохранившихся медицинских рукописей, написанных беневельтским письмом, довольно невелико (чуть больше дюжины). Это удивительно, учитывая, что Салерноская школа располагалась на территории Беневельта. Тем не менее эти рукописи играют ключевую роль в передаче некоторых латинских медицинских текстов, особенно «Алфавита» Аврелия-Эскулапия, «Алфавита» Псевдо-Галена и «Травника» Псевдо-Апулея (вместе с сопутствующими текстами, особенно «Книгой о женских травах» Псевдо-Диоскорида). Передача этих текстов кратко описана в статье.

В передаче Liber Aurelii особенно выделяются рукописи, написанные беневельтским письмом. И первая, и последующие редакции наиболее оригинальной из сохранившихся рукописей написаны беневельтским письмом. Кроме того, рукопись из Монте-Кассино также написана беневельтским письмом, как и лучшая рукопись сокращённой версии этого текста. Удивительно, но переработка этих и других медицинских текстов Гариопонтом (Страстотерпцем), который, по-видимому, работал в Салерно, в середине XI века сохранилась только в виде беневептской рукописи. О передаче других упомянутых текстов известно меньше. Рукописи беневептской рукописи имеют большее значение для «Алфавита Галена», чем для «Травника».

В этой статье рассматривается роль беневе́нтского письма в передаче этих текстов и предпринимается попытка установить их связь с Южной Италией и её скрипториями, особенно с Монте-Кассино и ранней школой Салерно. Похоже, что этого письма стали избегать уже в конце XII века при написании медицинских текстов.