SCI Библиотека

В статье рассмотрено законодательство ряда зарубежных стран, касающееся защиты половой неприкосновенности несовершеннолетних.

Целью исследования явилось определение особенностей уголовной политики зарубежных стран в данной сфере. Компаративистский анализ нормативной регламентации защитных и превентивных мер, отраженных в соответствующих правовых актах ряда стран, показал, что в европейских странах уголовная политика в этом отношении характеризуется тем, что наказание за сексуальные посягательства в отношении несовершеннолетних имеет более мягкий характер, но вместе с тем более развита система мер их предупреждения.

В уголовной политике восточных стран, напротив, отмечен низкий уровень правовой защиты несовершеннолетних при гораздо более строгих санкциях за совершение насильственных сексуальных преступлений в отношении данной категории граждан. Сделан вывод, что с превентивной точки зрения опыт некоторых европейских стран является более прогрессивным. Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.

С позиции российского уголовного закона жизнь и здоровье неродившегося ребенка не являются самостоятельными объектами уголовной-правовой охраны. В настоящей статье показано, что государственная власть может использовать больше возможностей для гарантирования жизни и здоровья не только беременной женщины, но и неродившегося ребенка, а также новорожденного ребенка. В статье особое внимание уделяется проблеме коллизии норм об ответственности специальных субъектов незаконного проведения искусственного прерывания беременности. При фактическом соучастии субъектов разных видов в незаконном прерывании беременности: 1) беременной женщины; 2) лица, не являющегося медицинским работником; и (или) 3) медицинского работника - квалификация содеянного должна осуществляться в соответствии с принципом индивидуальной ответственности, путем выбора одного из смежных составов преступлений с соответствующим признаком специального субъекта. Однако в настоящее время легально вопрос об основании ответственности женщины за незаконное прерывание беременности не решен, и неясно, по каким критериям в законодательстве разграничена административная и уголовная ответственность медицинских работников и иных лиц за те же деяния(ст. 6.32 КоАП РФ и ст. 123 УК РФ). За последние годы появились научные исследования, обосновывающие целесообразность криминализации ряда общественно опасных деяний, совершаемых беременными женщинами и роженицами (родильницами). Позиция авторов настоящей статьи лишь частично согласуется с высказанными предложениями. Авторы статьи не ставят под сомнение право женщины принимать самостоятельное решение о рождении ребенка, но признают обоснованным уголовно-правовой запрет на искусственное прерывание беременности, когда нет обстоятельств медицинского или социального характера, исключающих или существенно снижающих общественную опасность этого деяния. В статье аргументировано, что круг предлагаемых в доктрине для целей криминализации новых видов деяний, совершаемых родильницами, неоправданно расширен, в частности, нет оснований для криминализации убийства матерью неизлечимо больного новорожденного ребенка по мотиву сострадания; умышленного причинения матерью легкого вреда здоровью новорожденного ребенка, а также причинения смерти по неосторожности новорожденному ребенку матерью, находящейся в состоянии опьянения.

Трансформация сферы социальной активности человека и его взаимодействия с информацией и другими людьми помимо положительных аспектов имеет и негативные последствия. К их числу относится расширение спектра противоправных действий, осуществляемых в интернете и с использованием электронных устройств. Благодаря стремительному развитию коммуникативных технологий акценты противоборства, в том числе и деятельность террористических и экстремистских объединений, существенно сместились в информационную сферу. С учетом роста преступных действий, совершение которых стало возможно с развитием коммуникационных интернет-технологий, были изменены некоторые нормы уголовного и административного законодательства. Так, в качестве квалифицирующего признака ряда деяний законодателем введено использование средств массовой информации либо информационно-телекоммуникационных сетей, в том числе сети «Интернет». Долгое время использовавшееся неофициальное название для таких деяний – «речевые правонарушения» – сегодня уже в полной мере не отражает их специфику, хотя остается довольно удобным, категоризирующим. В настоящее время в связи с объектом исследования все больше говорится не о речевой, а о коммуникативной деятельности человека, а в качестве объекта экспертизы выступает информационный материал. Сложность объектов в ряде случаев требует междисциплинарных подходов и интеграции специальных знаний из различных областей знания. Речь идет о комплексном исследовании в рамках существующих в СЭУ Минюста России родов (видов) судебных экспертиз – психологической, лингвистической, а также новых – политологической, религиоведческой. Актуальность таких исследований обусловлена государственной политикой по сохранению и укреплению традиционных российских духовно-нравственных ценностей, а также противодействию деструктивной (разрушительной) идеологии в российском обществе, экстремизму и терроризму.

Одним из ключевых положений концепции судебной экспертологии А. И. Винберга и Н. Т. Малаховской является положение о так называемых предметных судебных науках – подсистемах судебной экспертологии, сформированных в результате трансформации данных фундаментальных (материнских) наук исходя из потребностей судопроизводства. В статье с позиции данного положения рассматривается судебная лингвистика как новая судебно-экспертная наука, появившаяся в результате трансформации лингвистики как фундаментальной науки. Показано, что судебная лингвистика является источником специальных лингвистических знаний, применяемых в форме судебной автороведческой экспертизы, криминалистической экспертизы звукозаписей, судебной лингвистической экспертизы и судебной экспертизы объектов интеллектуальной собственности. В статье рассматривается сущность судебной лингвистики как судебно-экспертной науки, а также ее структура, закономерности и функции.

В статье приводится исследование ретроспективы возникновения и формирования понимания экстремизма. Анализ этимологии термина «экстремизм» показывает его происхождение от латинского слова extremus, что в переводе на русский язык означает «крайний, чрезмерный», то есть выходящий за пределы установленных рамок и норм. Исходя из этимологии, экстремизм можно толковать как приверженность крайним взглядам, методам действия.
Уже в период Древнего мира и на протяжении основных этапов истории складывались ситуации, в которых определенные категории людей были готовы нарушить и нарушали существующие нормы для достижения своих целей и идеалов, применяя при этом запрещенные любым общественным регулятором меры. Фактически это феномен, названный впоследствии терроризмом. Этот термин часто употребляется наряду с термином «экстремизм» в публикациях по юриспруденции и политологии, являясь понятийно близким ему.
В политической, социологической, публицистической литературе понятия «террор», «терроризм» и «террористический акт» чаще всего предлагается использовать в качестве синонимов. Синонимизация в данном случае удобна в утилитарном отношении, но становится препятствием с точки зрения методологии. Исходя из этимологии, любой акт насилия может быть истолкован как терроризм лишь в том случае, когда он преследует цель устрашения. Но с точки определения субъекта и объекта подобных преступлений синонимизация не учитывает конкретную ситуацию, в которой совершается указанное преступление. Следовательно, при рассмотрении истории экстремизма, как отмечает автор, необходимо прослеживать изменение трактовки термина «экстремизм» на разных этапах развития общества.

Статья посвящена важному для понимания и правильного применения уголовного закона разделу УК РФ «Общие определения и термины». Язык закона и юридическая терминология имеют немаловажное значение для повышения эффективности применения закона и выполнения им функции предупреждения совершения преступлений. Предварительная системная работа по изучению понятий и терминов УК РФ и их толкование и применение на практике позволила разработать специальный раздел, положения которого помогут при разработке и принятии новых уголовно-правовых норм, при применении уголовного закона на практике, при понимании закона широким кругом лиц.

В статье приведены основные положения концепции российской уголовно-правовой политики в сфере охраны половых отношений в авторском представлении. Затронуты вопросы криминализации таких деяний, дифференциации ответственности за них, пенализации и квалификации. Предлагаемые подходы к криминализации и дифференциации ответственности обоснованы с позиции понимания объекта таких деяний и общественной опасности действий, которыми причиняется вред. В качестве одного их оснований дифференциации ответственности за половые преступления предложен вид совершаемого действия сексуального характера – с проникновением в тело потерпевшего или виновного или без такового. Так как уровень общественной опасности ненасильственных действий сексуального характера и развратных действий, совершаемых в отношении потерпевших от четырнадцати до шестнадцати лет, достаточный для их криминализации, усматривается только в обозначенных в статье случаях, предложено закрепление соответствующего состава административного правонарушения в КоАП РФ и состава преступления с преюдицией в УК РФ.
 Предложена новая система квалифицирующих признаков половых преступлений. С целью повышения уголовно-правовых гарантий обороняющегося, являющегося потерпевшим от насильственного полового преступления рекомендовано дополнение ст. 37 УК РФ соответствующим содержанием. Предложен новый подход к конструированию норм об ответственности за половые преступления, учитывающий потребность правоприменительной практики в нормах, соответствующих требованиям формальной определенности. Отмечены недостатки санкций норм об ответственности за половые преступления и предложены способы их совершенствования. Сформулированы предложения, позволяющие формировать единообразную практику применения предлагаемых норм, касающиеся толкования признаков субъективной стороны таких преступлений, насилия, беспомощного состояния потерпевшего, признаков группы лиц по предварительному сговору.