Влияние философских идей не обязательно предполагает их принятие или хотя бы адекватное понимание. Идеи могут вызывать полемику, становиться общим местом, вызывать идиосинкразию, а могут, сойдясь на время с родственными им мыслями, вызывать эффект короткого замыкания, «искра» которого потом долго распространяется в пространстве культуры. Точкой же соприкосновения может оказаться не только проговоренное, но и подразумеваемое. Наконец, два строя мысли могут просто совпасть в их главных силовых линиях. Канту не повезло на русской почве. Освоение его философии у нас не породило «русского Канта» прежде всего из-за неприятия Кантом метафизики как знания, что русскими ассоциировалось с «дьявольщиной». Кантианство, однако, вряд ли является чисто интеллектуальным упражнением. Будучи, скорее всего, философским выражением образа жизни, кантианство легко проецируется на образ жизни же со всеми отличающими его неврозами. По этой причине эффект «короткого замыкания» с кантианскими идеями на русской почве легче встретить в художественной литературе, чем в философии. И Булгакова, и Канта равно волновала тема границы. У Канта - это граница между опытным и метафизическим, у Булгакова - граница между СССР и Западом. Оба понимали заграничье одинаково: опыт возвышенного, превосходящего человека и переворачивающего его представления. Оба испытывали сильное искушение перейти границу. Оба свои искушения выразили в книгах - очень разных по жанру и языку, и очень похожих исходным посылом. От искушения перехода границы [c метафизическим] Кант предохранял себя сам - при помощи защитного кокона своей критической философии. Для Булгакова роль кантовских «критик» выполняла Советская власть. Оба к концу жизни остались по свою сторону границы. И если Кант мог бы удовлетвориться исполненным долгом, то для Булгакова верность дому обернулась личной трагедией.