QUAESTIO ROSSICA

Представлено исследование произведений позднесоветского писателя Венедикта Васильевича Ерофеева (1938-1990) с целью определить на основе типов, количества и гибридных характеристик музыкальных отсылок, присутствующих в его творчестве, можно ли говорить о последовательном «музыкальном подтексте» как одной из ключевых его тем. Действительно, аналогично тому, что исследовали ученые в области религиозной и литературной тематики, страницы этого уникального автора насыщены скрытыми отсылками к нескольким популярным произведениям и фигурам российской, советской и международной музыкальной сцены. Методологически автор опирается на концепцию теории семиосферы Ю. Лотмана и намеревается воссоздать специфическую семиотическую атмосферу, в которой родились произведения Ерофеева, принимая во внимание также мемуары современников, критические материалы и биографию писателя. Междисциплинарный подход исследования связан с принципом диалога между литературными и художественными, музыкальными и семиотическими дискурсами. Среди многочисленных аллюзий в текстах автора можно в первую очередь выделить известные арии из опер и различные произведения классической музыки XIX и XX вв., которыми, несмотря на скромные средства и жизнь на обочине общества, Ерофеев был увлечен и тонким знатоком которых он являлся. Это было возможно в значительной степени благодаря советским радиопрограммам, в которых постоянно транслировалась подобная музыка, эти музыкальные мотивы интенсивно присутствовали в повседневной жизни людей брежневской эпохи. По многим свидетельствам, наряду с алкоголем, они были среди немногих составляющих жизни, способных скрасить серость тех лет. Основные объекты исследовательского интереса автора статьи - музыкальные образы, присутствующие в знаменитой поэме в прозе «Москва - Петушки» (1970) и в трагедии «Вальпургиева ночь, или “Шаги Командора”» (1985), а также в «Записных книжках» из сборника «Бесполезное ископаемое» (2001), в юношеском дневнике писателя «Записки психопата» (1956-1957) и в незавершенной ритмической прозе «Благая весть» (1962).

This paper studies the works of the late-Soviet writer Venedikt Vasilyevich Erofeev (1938-1990) with the aim of determining, based on the types, quantity, and hybrid characteristics of the musical references present in them, if it is possible to speak of a consistent “musical subtext” as one of the fils rouges in his creative writing. In fact, similarly to what has been investigated by scholars about the religious and literary domains, the pages of this author sui generis are scattered with hidden references to several popular works and protagonists of the Russian, Soviet, and international music scene. Drawing upon the methodological point of view on the conceptualization of Lotman’s semiosphere theory, the article intends to recreate the peculiar semiotic atmosphere in which Erofeev’s works were born, considering also memoirs of contemporaries, critical materials and a recent biography of the writer. The interdisciplinary approach of the research relates to the principle of dialogue between the literary and the artistic, the musical and the semiotic discourses. Among the manifold allusions in the author’s texts one can find famous arias from operas and various pieces of classical music from the nineteenth and twentieth centuries, of which, despite his modest means and his life on the margins of society, Erofeev was a passionate and fine connoisseur. This was mainly possible thanks to Soviet radio programmes, which between the 1950s and the late 1970s constantly broadcast classical music and operatic arias: with their universal themes, celebrated heroes and vocal virtuosity these musical motifs were intensely present in the daily life of the Brezhnev era. According to a lot of testimonies, along with alcohol, they were among the few elements able to “shake out” the greyness and immobilism of those years, indelibly marking even the imagination of ordinary people. After a biographical contextualization of the author, the main areas of interest will be the musical elements present in the famous prose-poem Moskva - Petushki (1970) and in the tragedy Val’purgieva Noch’, ili “Shagi Komandora” (Walpurgis Night, or “The Steps of the Commander”, 1985). Secondly, some passages of the Notebooks from the collection Bespoleznoe iskopaemoe (Useless Fossil, 2001), of the writer’s youth diary Zapiski psichopata (Memoirs of a Psychopath, 1956-1957) and of the unfinished rhythmic prose Blagaja Vest’ (The Gospel, 1962) will be also taken into consideration.

Рассмотрена судьба епископа Тихона (Шарапова, 1886-1937), который среди сотен российских православных архиереев эпохи большевистских гонений был по-своему уникален. Оказавшись в результате военно-революционных потрясений рубежа 1910-1920-х гг. вне России, он, имея возможность хорошо устроиться за границей, не стал этого делать, а смог вернуться в начале 1925 г. в сане архимандрита на родину к патриарху Тихону (Беллавину) незадолго до его кончины. Вскоре по возвращении он был посвящен во епископа, но провел на определенной ему архиерейской кафедре лишь полтора месяца и далее почти непрерывно находился тюрьмах, ссылках и лагерях вплоть до расстрела во время «Большого террора». В статье объясняется, чем столь неугоден советской власти оказался гонимый архиерей. Епископ Тихон, как мог, отстаивал внутреннюю свободу православной церкви, боролся с насаждаевшимся большевистской властью обновленческим расколом. Будучи высланным из своей Гомельской епархии, он, вопреки требованиям государственных органов, пытался сохранять с нею живую связь и в дальнейшем выражал скептическое отношение к линии угодничества богоборческой власти. В основу исследования положены материалы архивно-следственных дел К. И. Шарапова, а также неопубликованные свидетельства близкого ему церковного историка М. Е. Губонина (1907-1971), с которым он в 1930-е гг. вместе находился в изгнании в Средней Азии.

Рассматривается динамика численности и гендерного соотношения православного монашества Среднего Урала в 1722-1917 гг. В основу исследования положены комплекс делопроизводственной документации из архивных фондов Синода и уральских монастырей, законодательство и отчеты обер-прокуроров Синода. Региональные данные приводятся в сопоставлении с общероссийской статистикой, что существенно для общей картины. Новизна исследования в том, что анализ проведен за весь синодальный период, на материалах Среднего Урала показаны причины и характер происходивших изменений. В результате удалось существенно скорректировать сложившееся в историографии мнение, что причиной превалирования численности женского монашества был только социальный статус женщин из крестьянства и городской бедноты. Список причин был значительно шире: регуляция численности монастырей и монашества, монашеского пострига, введение общежительного устава, идейные брожения начала XX в., условия военного времени. Численность православного монашества в России достигла уровня 1724 г. только в 1912 г. Естественным образом сложившееся к началу периода соотношение мужского и женского монашества в стране (58 % монахов, 42 % монахинь) было обусловлено формами материального обеспечения обителей. Эта пропорция была существенно нарушена штатной реформой 1764-1788 гг. и восстановилась только к 1880-м гг. Некоторое преобладание численности женского монашества к 1917 г. объясняется тем, что женские обители имели, в отличие от начала синодального периода, самостоятельные источники доходов и более длительные традиции общежительной жизни.

Инкорпорация Сибири в административную и хозяйственную структуру Российского государства в конце XVI - XVII в. - сложный и многоаспектный процесс. Вопрос об участии в нем институтов Русской православной церкви, в частности Тобольского архиерейского дома, рассматривается в историографии с XIX в. Утвердилось представление о широких полномочиях первых сибирских архиепископов по надзору и контролю за деятельностью местных воевод, но внимание на практическую реализацию этих функций не обращалось. Цель статьи - выяснение степени вовлеченности представителей Русской православной церкви в светскую административно-управленческую деятельность в Сибири XVII в. Источниковой базой исследования стали переписка центральных органов власти с архиереями и уездными воеводами, царские и воеводские наказные памяти приказчикам слобод, челобитные и таможенные книги из российских архивов и опубликованных сборников документов. Показан процесс поиска московскими властями управленческих решений. Основными причинами устремлений правительства вовлечь в административно-хозяйственную деятельность представителей Русской православной церкви были слабость центр-периферийных связей, низкая исполнительская дисциплина местных администраторов, нерешенность насущной проблемы продовольственного обеспечения региона. Исходя из этого формировался круг внецерковных обязанностей, к которым светская власть пыталась привлечь высшее руководство епархии и приходское духовенство. Конкретными примерами проиллюстрированы практики реализации этих намерений. Сделан вывод, что попытки возложить на первого сибирского архиепископа Киприана проведение переписи населения западносибирских уездов, упорядочивание землепользования и налогообложения, а также зафиксированные в наказах полномочия надзора архиереев за местными администраторами скорее носили декларативный характер, чем являлись реальными функциями. Существенное значение для центральной власти имело то, что архиепископы были независимым от воевод каналом ее связи с населением Сибири и информатором о состоянии дел в отдаленном регионе. В действительности вовлеченными в управленческую деятельность оказывались приходские священники и церковнослужители. Приходское духовенство участвовало в приемке зерна в государственную казну, следило за добросовестным выполнением целовальниками и выдельщиками своих обязанностей. Архиепископ Симеон пытался освободить священников от этой обременительной обязанности, но московская власть не пошла на полный отказ от этой практики. Будучи грамотными людьми, священники заверяли учетные документы и челобитные. Одновременно в силу своего духовного статуса они выступали своеобразными гарантами соблюдения государственных интересов в хозяйственно-экономической сфере и достоверности сообщаемой информации.

Исследуются механизмы осуществления церковной реформы Петра I на начальном ее этапе. Изучается деятельность восстановленного в январе 1701 г. Монастырского приказа как основного инструмента проведения преобразований в сфере управления церковно-монастырскими земельными владениями и имуществом. К определяющим проблемный контекст статьи можно отнести концепцию, трактующую церковную реформу Петра I как начало эпохи секуляризации в России, а также исследования, касающиеся формального статуса и неформального положения Патриаршего дома в первые годы после смерти патриарха Адриана. Практика применения в отношении землевладения и имущества патриарха именного указа от 31 января 1701 г. рассматривается сквозь призму комплекса источников, различных по происхождению (Разрядный, Монастырский, патриаршие Казенный и Дворцовый приказы). Документы приказного делопроизводства и учетно-хозяйственные книги из фондов РГАДА и ОР ГИМ позволили выявить ранее не привлекавший внимания исследователей аспект деятельности Монастырского приказа. Установлено, что описание имущества Патриаршего дома в Московском Кремле и кафедрального Успенского собора было осуществлено силами самого Монастырского приказа при личном участии его главы боярина И. А. Мусина-Пушкина, дьяков Ефима Зотова, Герасима Потапиева и Ивана Иванова. Описные книги Патриаршего дома позволяют внести существенные коррективы в общую хронологию мероприятий по описанию и учету земельных владений и имущества церкви. Нижняя хронологическая граница описания должна быть определена по описи патриаршей домовой казны, имеющей дату 3 марта 1701 г. Сделан вывод о двух фазах описания движимого имущества Патриаршего дома. К декабрю 1701 г. изменения в целеполагании вылились в указ Петра I о создании новых «ценовных» книг, позволяющих получить представление, что может дать государственной казне гипотетическая конфискация имущества патриарха. Предложена реконструкция источников и методов составления этих книг. Результаты исследования свидетельствуют о наличии черт общего и особенного в политике Петра I по отношению к различным категориям церковной собственности на начальном этапе реформы.

Исследуется литературное окружение Компилятивной редакции «Истории о делах великого князя московского» Андрея Курбского, сохранившейся в сборниках, связанных с именами книжников патриаршего круга конца XVII в. Намерения создателя редакции Евфимия Чудовского и читательский интерес других книжников представлены в контексте отношений священства и царства. Компилятивная редакция объединялась в сборниках с текстами, посвященными актуальным церковно-каноническим вопросам времени или демонстрирующими исторические примеры негативных последствий пренебрежения правителей «Божественными» законами и церковными постановлениями. Приведены аргументы в пользу того, что создание Компилятивной редакции было реакцией на бракоразводный процесс царя Петра I и связано непосредственно с патриархом Адрианом. Чтение и переписывание этого и других текстов патриаршего круга (о брадобритии, иноверцах, неподсудности церкви светским властям и т. д.) не столько представляли собой символический политический жест, сколько отражали более сложные представления этого читательского сообщества. Подробно описан состав рукописного сборника «Воумление» начала XVIII в., принадлежавшего митрополиту Тихону (Воинову), выявлены списки, послужившие протографами отдельных текстов, составляющих этот сборник. Изучение биографии митрополита Тихона продемонстрировало, что в 1690-е гг. он был ближайшим к патриарху Адриану человеком и читателем множества сочинений, связанных с Евфимием Чудовским. Состав сборника митрополита Тихона отразил многообразие доктринально-просветительских замыслов и религиозно-исторических идей его единомышленников, стремительно терявших свою актуальность в период между патриаршествами.

Исследуется биография царского духовника, протопопа Благовещенского собора Московского Кремля Андрея Саввиновича Постникова († не ранее февраля 1682 г.), в течение нескольких лет находившегося в конфликте с патриархом Иоакимом. Цель работы - продемонстрировать с учетом найденных новых архивных сведений, что это противостояние вписывается в более широкий социокультурный контекст, нежели личная неприязнь двух клириков. Источниковая база исследования разнообразна и включает в себя Дворцовые разряды, дела и дневальные записки Приказа тайных дел, опись Благовещенского собора, соборное осуждение протопопа, документы Аптекарского приказа и грамоту патриаршего Разрядного приказа из Национальной библиотеки Франции. Автором обнаружены контакты царского духовника как с иноземцами (врачи), так и со светскими лицами, сторонниками заимствования западных практик (А. С. Матвеев) и их поддержки. Демонстрируется интерес отца Андрея к переводным европейским сочинениям по географии и истории («Хроника всего света» М. Бельского, «Космография Меркатора» и несколько томов «Нового Атласа» Я. Блау), богатые списки которых он заказывал для своей библиотеки. Удалось установить, что царский духовник вступал в противостояние с патриархом Питиримом до конфликта с Иоакимом. Последний относился к числу непримиримых противников всего европейского. Делается вывод, что возникновение конфликта патриарха с протопопом Андреем было вполне закономерным: помимо личных обид, они являлись людьми совершенно противоположных взглядов на западные нововведения. Пользуясь особым покровительством государя и царицы Натальи Кирилловны, поддерживая А. С. Матвеева, протопоп, по сути, выражал интересы светских властей в данных вопросах. Это должно было неизбежно привести к появлению у него антагонистов в лице патриархов - охранителей традиционного образа жизни Питирима и Иоакима. Столкновение с последним окончилось для Андрея Саввиновича далекой ссылкой, оказавшейся длиннее, чем считалось ранее, минимум на шесть лет.

Статья посвящена формированию образа неправедного правителя в русской учительной литературе. Усвоение концепции богоустановленности царской власти способствовало отсутствию критики властей и «бессловесному молчанию». Но с христианской традицией пришли и обличительные сказания об антихристе, и образы императоров-иконоборцев. В древнерусской литературе были известны и слова из Апостольских постановлений о царе-мучителе. О неповиновении властям высказывался митрополит Даниил в «Слове о послушании». «Несытьство» и лихоимство властей осуждал Максим Грек. Статьи, обличающие неправедных правителей и их немилосердных слуг и судей, разоряющих и уничтожающих подданных, вошли в Пролог, в Мерило Праведное. Ответственность правителей за творящих бесчинство судей стала темой «Наказания» Симеона, епископа Тверского. Особенно выразительно «Слово святого Василия о судиях и властелех», скомпилированное из глав Мерила Праведного. Благодаря Чудовской редакции Кормчей, в которую был включен цикл статей из Мерила Праведного, эти статьи получили широкую известность и перешли в печатные издания, в том числе в святительский Требник 1624 г. Он был использован при издании Поучений патриарха Иосифа, однако при редактировании статей слово «царь» было заменено на «судья», что не соответствовало смыслу. Приведенные примеры показывают, что в древнерусской письменности распространялись и христианские идеи о необходимости обличения нечестивых правителей, о неповиновении неправедным властям. Посредством Алфавитной Синтагмы Матфея Властаря и «Арменопула», переведенного Епифанием Славинецким, патриархам вменялось в обязанность говорить правду царям. Укрепление абсолютизма в Московской Руси сделало невозможным обличение царей.

Анализируется процесс формирования московской традиции доктринального просвещения и дисциплинарного наставления клириков, который связан с издательской политикой Печатного двора середины - конца XVII в. За этим процессом стояли лица, осуществлявшие руководство московским книгоиздательством и непосредственно участвовавшие в подготовке новых книг, от патриарха Иосифа, Стефана Внифантьева и работавших с ними справщиков до патриарха Иоакима и Евфимия Чудовского. Цель исследования - продемонстрировать общность поисков путей религиозного просвещения клира через публикацию учительных и служебных книг в середине - конце XVII в. Материалом послужили изданные и готовившиеся к публикации на Печатном дворе книги, в которые включались тексты, адресованные церковнослужителям. По содержанию это либо образцы катехизического просвещения и морально-этического назидания клириков, либо служебные регламентации, акцентирующие роль священника в понимании и точности исполнения церковного правила и в конечном итоге - в становлении спасительного пути каждого прихожанина: «Альфа и Омега» (1647-1652), «Поучение святительское новопоставленному иерею» (1649), «Известие учительное» (1699), служебники и требники (1646-1699). Все новые тексты, независимо от времени и конкретных обстоятельств введения их в московские книги, объединяли единство замысла и обращение создателей к посредничеству югозападнорусской книжной традиции в формировании основанного на обладании свободным знанием московского богословия и его воплощении в служебной практике. Отмечается особое значение вышедшего в 1646 г. Требника киевского митрополита Петра Могилы. Книга послужила источником для московских публикаций. Анализ новых текстов в составе не только учительных и канонических сборников, но и богослужебных книг позволил установить извлечения из этого компендиума в московских изданиях середины XVII в., выпущенных под патронажем Стефана Внифантьева. Выявлены прямые параллели к содержанию и композиции, а также дословные совпадения в цитации этого источника между дисциплинарно-учительными текстами и поучением клирикам, созданным Евфимием Чудовским. Исследование представленных материалов позволило сделать заключение о единстве и непрерывности линии дисциплинарного и доктринального просвещения клира через апелляцию к соседней духовно и конфессионально близкой традиции, несмотря на все особенности ее формирования. На каждом этапе этого движения возникали вопросы легитимности вероисповедных практик и обеспечивавших эти практики служебных текстов, изданных в украинских и белорусских типографиях. Но эти вопросы искусно снимались как носителями этой традиции, так и московскими проводниками югозападнорусской религиозной культуры, которые стремились найти убедительные и подчас компромиссные способы доведения нового материала до читателей.

The Problema voluminis section opens with the theme “Church – Power – Individual”, offering a new perspective on the classic historiographical issue of the relationship between “priesthood” and “tsardom.” The authors of the articles in this section focus on both the institutional agency of the clergy and the internal intentions, experiences, and life stories of individual figures. At each new stage of the country’s development, the clergy defined the parameters of their mission and actively participated in the transformation of social life through both word and deed.