Архив статей журнала
На фоне примечательной юбилейной даты - 30-летия выхода в свет граждански выстраданной лирической поэмы Л. Дербенева «Пьяный кучер» - актуализируется обсуждение известной отечественной сюжетики «власть - народ» в ответственном социальном служении. Основное, что, по мысли автора, предстоит сделать, - покончить с российским порочным insenium tardum - обслуживать судьбой нации обмирщение «великих» проектов; только та общественная модернизационная инициатива приемлема, какую санкционирует народ.
В статье рассматривается творчество татарской писательницы, нашего современника, мастера психологического портрета Набиры Гиматдиновой. Исследуются ее ранние произведения «Огненная бабочка» («Ут күбәләге»), «В логове у колдуньи» («Пәри утарында») и некоторые другие. Особое внимание уделено описанию внутреннего монолога главных героев, их переживаниям, мироощущениям. Делается попытка составить психологический портрет героев. Научная новизна исследования заключается в новаторской для конца ХХ века теме - потусторонние силы, мифические персонажи. В произведениях Н. Гиматдиновой природа, природные явления выполняют особую роль, они не идут фоном, быть может, это - самостоятельные герои. Главные герои произведений - это одинокие покинутые женщины, желающие быть любимыми, но в силу высоких нравственных и моральных идеалов остающиеся верными себе и своим этическим принципам. Набира Гиматдинова выступает тонким психологом - через внутренние переживания героев, явления природы она показывает нам постоянные внутренние переживания главных героев, их борьбу с самими собой и с внешним агрессивным миром, который зачастую порочен, алчен и жесток. Автор тонко описывает перипетии женских душ и держит читателя в напряжении на протяжении всей сюжетной линии.
В статье исследуется феномен времени, рассматриваются разные модели времени, представленные в романе «Кокс, или Бег времени» Кристофа Рансмайра в авторской рефлексии о великой картезианской модели Вселенной как часового механизма. В романе часовые механизмы при всей своей непохожести друг на друга различаются лишь позициями наблюдателя, считывающего с них свое жизненное время, часто не совпадающее с объективным ходом часов. В моделях реализуется субъективный подход к пониманию времени, которое существует в сознании человека в трех формах: воспоминание, созерцание и ожидание. Идея (не)измеримости времени раскрывается в диалоге двух архетипических фигур: мастер-часовщик и коллекционер часов. В этих романных персонажах передается космотворческое умонастроение человека, постигающего свое величие в изготовлении часовых механизмов, и величие человека, коллекционирующего время в часах.
В настоящей статье дается системный и целостный анализ романа польской писательницы Марии Кунцевич «Тристан 1946», где оригинально трансформируется традиционный тристанский сюжет. В связи с этим рассматриваются истоки сюжета о Тристане и Изольде и история его художественного осмысления в мировой культуре; особое внимание уделяется структуре и ядру тристанского сюжета, значению оппозиций, связанных с образами леса и моря, развязке и финалу. Исследование трансформационных стратегий писательницы посвящено сравнению хронотопов, сюжетного ядра, системы образов, тематик и проблематик претекста и «Тристана 1946». Доказывается: 1) роман Кунцевич дает основания для рассмотрения его в ракурсе гендерной литературы и «женского письма»; 2) художественный мир романа концептуализируется как преодоление заданной архетипической матрицы; 3) финал романа переакцентирует тематику и проблематику тристанского сюжета: современные Тристан и Изольда, реализующие каждый по-своему американскую мечту, невольно дискредитируют высокую патетику и апологию любви средневекового романа; 4) текст романа, ориентированный на субстрат тристанской истории, осуществляет культурный трансфер и демонстрирует возможности бытования древнего предания в новых обстоятельствах - социокультурных, политических, философских, этических, эстетических, национальных. Делается вывод о том, что интертекстуальность романа увеличила смысловую валентность традиционного сюжета и внесла поправки в его кодификацию на основе новых гносеологических, эстетико-аксиологических, идейно-мировоззренческих принципов.
В настоящем исследовании делается попытка междисциплинарного - литературоведческого и музыковедческого - подхода к роману Рушди «Кишот» (2019), чем обусловлена его актуальность и научная новизна. В статье доказывается, что художественная рецепция протосюжета «Дон Кихота» Сервантеса в романе Рушди имеет характер темперации и в этом смысле может быть соотнесена с «Хорошо темперированным клавиром» Баха, принципы организации которого помогают при анализе романа, где темперируются идеи, темы, образы, структура романа Сервантеса. Сервантесовский претекст стал составной частью романного языка Рушди и выполнил те же функции, что протестантские хоралы в «Хорошо темперированном клавире» Баха, где отдельные хоральные мотивы приобретают качества устойчивых формул символического характера. Интерпретация и раскрытие их смыслового содержания дешифруют нотный текст и наполняют его духовной программой. Для современников Баха хоральные мелодии отражали содержание протестантских хоралов - конкретные эпизоды библейской истории, праздники, ритуальные действа. За четыре столетия с момента появления роман Сервантеса прочно вошел в литературно-культурный ареал всех эпох, стал важнейшим основанием миропонимания и миропознания. «Дон Кихот» порождает бесконечное множество смыслов и ассоциативных рядов символов, обретает качество знаковой системы, которая раскрывается при встрече с другими знаковыми системами. Рушди актуализировал именно эту особенность сервантесовского текста, используя приемы фугированной обработки исходного текста, остинато, импровизации на заданную тему, модуляции. При этом в сочинении Баха господствует барочная гармония, баховский «Хорошо темперированный клавир» свидетельствует о совершенстве и гармонии мира. В романе же Рушди основополагающей является постмодернистская дисгармония, что в конечном счете обусловлено общим для постмодернистов представлением об относительности истины, о «смерти» бога, автора, субъекта, о мире-тексте и человеке-тексте. Благодаря темперации идеи, темы, проблематики, системы героев, структуры романа Сервантеса в «Кишоте» Рушди раскрываются механизмы деконструкции традиционного сюжета с ее антирациональным философским дискурсом.
Научная новизна и актуальность настоящего исследования обусловлены тем, что в нем рассматриваются исторические закономерности бытования двух протосюжетов о Владе III Басарабе Дракуле, доказывается их генетическое мотивное родство и определяется специфика осмысления традиций дракульской протосюжетики в романе современной американской писательницы Керри Манискалко «Охота на князя Дракулу» (2017). Анализ полижанрового романа К. Манискалко «Охота на князя Дракулу» показал, что в нем синтезируются два дракульских протосюжета, структурно-содержательные и мотивные доминанты которых художественно переосмысляются: интермедиально в случае с текстом М. Бехайма и конверсивно в случае с книгой Б. Стокера. Исследование актуального контекста художественной содержательности романа К. Манискалко позволило сделать вывод о том, что в нем дается эмансипационная женская рефлексия образа валашского господаря.
В статье предпринимается попытка сравнительного анализа образа главного героя повести А. И. Куприна «Гранатовый браслет» и евангельского сеятеля, которым, с богословской точки зрения, является Сам Господь Иисус Христос, а с точки зрения Христа, «сеющий доброе семя есть Сын Человеческий» (Мф. 13:37). В структуру произведения органично вписались и другие конструктивно значимые для притчи образы - семя, почва и плод. Их художественная рецепция соответствует традиционному в экзегетике аллегорическому истолкованию. Образ Желткова как проекция на евангельского Сеятеля совпадает во многом с православным иконографическим каноном Иисуса Христа. Семантика цвета, света, географии и геометрии пространства в повести та же, что и в иконописи. Об этом свидетельствуют результаты сопоставления литературного произведения с иконами «Спас в силах», «Нетварный свет», «Неопалимая Купина» и «Не рыдай Мене Мати». Они подтверждают мысль о том, что писатель «конструировал» образ главного героя как человек, который, «пишет икону, прозревая истинный Образ Божий», а его история «вечной исключительной любви», которая «повторяется один раз в тысячу лет», - это и есть «икона», которая, если иметь в виду читательскую рецепцию, «создает человека, напоминая ему об образе Божьем, в нем сокрытом». Следовательно, можно говорить о притчевом, дидактико-аллегорическом, характере содержания «Гранатового браслета», который был задуман автором не столько как гимн любви, пусть даже христианской, сколько как история духовного преображения человека, его «обожения», то есть обретения им Бога и уподобления Христу как самому высокому идеалу.