Статья: [РЕЦ. НА:] ЯПОНСКАЯ КУЛЬТУРА НА ЗАПАДЕ. КОЛЛЕКТИВНАЯ МОНОГРАФИЯ. ОТВ. РЕД. Е. Л. КАТАСОНОВА, А. А. ДОЛИН. М.: ИВ РАН, 2024. 544 С. ISBN: 978-5-907846-81-4 (2025)

Шейх Изнаур Несерхоев (1881–1974) из села Большие Варанды ныне Шатойского района Чеченской республики являлся учеником, мюридом Юсупа-хаджи Байбатырова из села Кошкельды (ныне Гудермесский район ЧР), в совершенстве владел не только арабским языком, но и тюрки. Частное собрание рукописей и книг шейха Изнаура, хранящееся ныне в Грозном у его потомков, является уникальным для Чечни: в коллекции содержатся и автографы его трудов на арабском языке, другие рукописные сочинения, старопечатные книги и литографии, списки Коранов, а также многочисленные письма и документы (по предварительным подсчетам, около 200 единиц хранения). Коллекция шейха Изнаура была отчасти воссоздана и сохранена благодаря усилиям его потомков. Наследие шейха Изнаура, как и его коллекция рукописей и книг, все еще остается практически неизученным. Данная статья представляет собой обзор этого собрания; работа в нем осуществлялась летом 2025 г. сотрудниками Центра исламских рукописей ИВ РАН: нам удалось атрибутировать, оцифровать и описать большую часть этого собрания. Также мы публикуем перевод завещания шейха Изнаура, которое, с одной стороны, представляет собой достаточно яркий образец жанра васийат, с другой – содержит ряд распоряжений относительно собрания рукописей, книг и документов, принадлежащих шейху. Отдельный массив коллекции представляют собой документы и письма: о разделе наследства, о браке, ответы на вопросы, частная переписка, завещания различных лиц, а также многочисленные выписки по фикху. Эти документы, а также некоторые владельческие записи на книгах и рукописях, сейчас можно назвать одним из важных источников информации относительно некоторых чеченских алимов, о деятельности и жизни которых на данный момент мы знаем немного. Они позволяют до определенной степени восстановить практически утраченную картину интеллектуальной жизни региона первой половины – середины XX в.

Вопрос «О чем говорит Хафиз?» стал предметов споров уже у первого поколения его почитателей и до сих пор остается в центре научных и читательских дискуссий. Очередная попытка ответить на него была предпринята авторами статьи в соавторстве с М. А. Русановым в двухтомном издании [Газели Хафиза, 2024]), вместившем комментированные переводы первых двухсот из 495-ти газелей «Дивана». Данная публикация (фрагмент готовящегося следующего тома) включает текст, перевод и комментарий газели № 245; во введении помещены необходимые сведения о тексте, а в заключении обобщены результаты лексического, историко-культурного и поэтологического комментария. Конфликтующие интерпретации наследия Хафиза связаны с мировоззренческими и эстетическими установками комментаторов, а также со спецификой его поэтики. Авторы исходят из представления о полифонической природе хафизовской газели, одновременно любовной, мистической, панегирической и социально-политической. В комментарии рассматривается техника Хафиза, состоящая в создании многомерных поэтических идей, в которых персонаж обращается к себе и собеседнику-поэту как «поэт», к друзьям-собутыльникам как «пьяница», а к кумиру и Божественному возлюбленному как «истинный влюбленный». Обсуждаемая газель заканчивается панегириком правителю, и конфликт интерпретаций у разных комментаторов отчасти связан с загадкой адресата панегирика. Предполагалось, что стихи включают панегирик Шаху Мансуру Музаффариду или же Шаху Шейху Абу Исхаку Инджуиду. Однако поэтические идеи, близкие к образному ряду рассматриваемого стихотворения, встречаются в ряде газелей, посвященных Шаху Шуджа‘ Музаффариду. Это обстоятельство позволило авторам статьи выдвинуть еще одну гипотезу: газель № 245 могла быть адресована Шаху Шуджа‘ – покровителю Хафиза, который сам был поэтом. Прочтение в таком контексте показало, что образы большинства бейтов сопряжены с ключевой у Хафиза темой поэтического дара, а рефлексия о предназначении поэзии образует особое смысловое измерение газели.

1961 г. Институтом истории и археологии АН УзССР на территории Узбекской ССР, в Бухарском оазисе на правом берегу реки Зеравшан, был исследован курганный могильник Шахривайрон, состоящий из семи земляных насыпей, компактно расположенных за пределами стены Кампыр-Дувал в окрестностях кишлака Тававис. Ряд признаков позволяет рассматривать население, оставившее этот и некоторые другие территориально близкие погребальные комплексы Бухарского Согда (Лявандак, Кую-мазар, Кызыл-тепе, некоторые захоронения могильника Хазара), в первую очередь как носителей погребальных традиций раннесарматской культуры. К моменту совершения захоронений сохраняются основные черты раннесарматского погребального обряда: погребения с подбоем под западной стенкой, южная ориентировка погребенных, помещение костей мелкого рогатого скота в качестве заупокойной пищи. Сохраняются и основные категории погребального инвентаря, но на его состав оказывает существенное влияние материальная культура согдийских скотоводов и земледельцев, что проявляется в появлении специфического керамического комплекса. Восточное влияние на материальную культуру, характерное для сарматского населения степного пояса Евразии во II в. до н. э. – I в. н. э., также выражено в рассматриваемых памятниках и проявляется в характерной ременной гарнитуре. Руководство работами осуществлял О. В. Обельченко, один из исследователей, наиболее последовательно отстаивающих тезис о сарматском происхождении определенной части скотоводческого населения, оставившего курганные могильники в Бухарском оазисе. Близкой, хотя и не идентичной точки зрения придерживалась М. Г. Мошкова, планировавшая серию работ по этой проблематике, что не было реализовано в полной мере. Благодаря коллекции бронзовых пряжек из могильника Шахривайрон, хранящейся в Музее народов Востока, а также фотографиям, рисункам и описаниям из личных архивов О. В. Обельченко и М. Г. Мошковой, в статье уточнены данные о курганном могильнике в целом, погребениях и погребальном инвентаре, опубликованных не полностью в силу различных причин.

В ст атье исследуется серия пирамидальных керамических грузил из бактрийской крепости Кампыртепа, расположенной на правом высоком берегу реки Амударья (в древности Окс). Ранее на этом памятнике были обнаружены сотни подобных изделий как в греко-бактрийских, так и в кушанских слоях. По форме все они были отнесены к одному типу. Рассматриваемая нами группа грузил отличается наличием на их верхних площадках оттисков с гемм с изображением бюстов греческих богов, героев и царей, выполненных в эллинистическом стиле. В качестве интерпретации изображений наиболее вероятны образы Афины, Геракла и греко-бактрийского царя Евкратида I. Кроме того, стратиграфия части этих изделий позволяет уверенно соотносить их с эллинистическим периодом и датировать IV–II вв. до н. э.

Анализ территориальных и хронологических рамок распространения пирамидальных грузил в таких историко-культурных регионах Средней Азии, как Бактрия, Согд, Маргиана и Хорезм, позволяет поставить вопрос об их генезисе, который ранее не рассматривался. Наибольшее распространение эти изделия имеют в регионах, включенных в состав империи Александра Македонского. В Хорезме же, который сумел сохранить независимость и материальная культура которого менее всего подвергалась влиянию эллинистической культуры, они практически неизвестны. Предлагаемые к рассмотрению находки позволяют предварительно связать появление пирамидальных грузил с культурой эллинов и эпохой эллинизма.

Исследование надписей Явы на древнеяванском, древнемалайском и санскрите продолжается уже более полутора столетий, но только в последние годы началось составление онлайн-каталога – перечня всех надписей островной Юго-Восточной Азии (проект Inventaris Daring Epigrafi Nusantara Kuno / IDENK), и онлайн-публикация транскрипций и переводов с текстологическим и историческим комментарием (в рамках проекта Domestication of ‘Hindu’ Asceticism and the Religious Making of South and Southeast Asia / DHARMA). Эпиграфическая команда Национального агентства исследований и инноваций (Badan Riset dan Inovasi Nasional/BRIN) и Французской школы Дальнего Востока (École française d’Extrême-Orient/EFEO) в 2022–2024 г. описала 331 объект для каталога IDENK и издала три каталога. В статье предлагается обзор наиболее существенных находок, меняющих представление об истории Явы. Арло Гриффитс предложил читать в надписи из Балекамбанг VII в. имя царя – Виджая, не известного ранее исследователям. Эстамп надписи, однако, содержит только знак i. Найденная в 2018 г. надпись Дисунух, по-видимому, представляет собой древнейший датированный текст на древнеяванском языке. Надпись на лингаме из Суру упоминает царя Варака и 45-й год – то ли его правления, то ли эры шака с пропуском сотен. Дата самой надписи 7xx, т. е. восьмой век эры шака. Надпись на статуе Ганеши из Карангреджо XII в. н. э. упоминает божественного предка Санджаю – основателя царства Матарам, что, вероятно, указывает на существование его культа на Восточной Яве в XII в. Предлагаемый индонезийскими учеными Вибово и Рахайю пересмотр даты надписи Пупус/Поджок, которая традиционно датируется 1022 г. эры шака/1100 г. н. э. и упоминает божественного предка Санджаю, несостоятелен. Шрифт надписи Пупус явно более поздний, чем письменность IX–X вв., грамматика текста указывает на XI в.

В настоящее время, российская политика «Поворота на Восток» придала новый импульс экономическому сотрудничеству России и Индии практически по всем направлениям. Российско-индийское сотрудничество в сфере сельского хозяйства началось сразу после обретения Индией независимости, первое соглашение об обмене продовольственными товарами между СССР и Индией было заключено 12 июля 1948 г. В историческом контексте выделяются три периода развития российско-индийского (до 1991 г. советско-индийского) сотрудничества в сельском хозяйстве, связанные, во-первых, со сменой этапов экономического роста в аграрной сфере в Индии и в России/СССР, а, во-вторых, с переходом к новой модели организации экономики и внешней торговли в Индии и в России в 1990-х гг. П ервый период продолжался c конца 1940-х гг. до середины 1960-х гг.; второй период – с середины 1960-х гг. до конца 1980-х гг.; третий период стартовал в начале 1990-х гг. Первый этап советско-индийских отношений в аграрной сфере являлся подготовительным, поскольку база для сотрудничества была невелика. В 1970–1980-е гг. наблюдался значительный рост внешней торговли сельскохозяйственными товарами, но в 1986–1991 гг. торгово-экономическое сотрудничество между СССР и Индией перешло в инерционный режим, основываясь на ранее заключенных контрактах. В работе проанализирована динамика и структура внешней торговли сельскохозяйственными и продовольственными товарами между Индией и Россией за 1992–2023 гг. После замедления в начале 1990-х гг. российско-индийских торговых связей с 2000-х гг. начался подъем, а наибольшая активизация наблюдалась во второй половине 2010-х гг. Изменения, происшедшие в 2022 г. отразились и на внешней торговле в сфере сельского хозяйства, так, с 2015 по 2023 г. экспорт сельскохозяйственных товаров из Индии в Россию возрос почти в два раза.

Исследование посвящено выявлению образа России в современном Иране, а также его эволюции с течением времени. Учитывая укрепление связей России и Ирана на государственном уровне, представляется тревожным тот факт, что образ России в сознании очень многих иранцев все еще выраженно негативен, что подтверждают данные приведенного в статье опроса. В качестве источников использованы материалы иранских СМИ, интервью ведущих иранских политиков и экспертов, учебники истории, а также видеоматериалы. В результате было установлено, что образ России, транслируемый иранским государством в национальное общество, трансформировался от выраженно негативного в 1980-е гг. до гораздо более позитивного в настоящее время. Тем не менее фрагментарно негативная интерпретация образа России сохраняется, что обуславливает актуальность проводимого исследования. Сегодня иранские власти и государственные СМИ стараются говорить о России в дружественном и позитивном ключе. Особенно большую популярность в государственных медиа приобрели межгосударственные объединения, где участвуют как Россия, так и Иран, например, ШОС и БРИКС. Однако одновременно в населении Ирана возник раскол на консервативную и прозападно-либеральную часть, причем последняя занимает в целом гораздо более антироссийские позиции и находится под влиянием СМИ западной направленности. Что касается политической элиты Ирана, наиболее позитивно относятся к России выходцы из провинции Хорасан, а наиболее скептически – из Тегерана и окрестностей. Для улучшения образа России в иранском обществе РФ может использовать свою «мягкую силу», популяризируя свою культуру и образование.

Эфиопия — одна из самых этнически неоднородных стран на африканском континенте. Подавляющее большинство её народов не имеет собственной литературной традиции. В результате их образ жизни, манеры и обычаи можно изучить только с помощью полевых исследований, за редким исключением. В этой связи можно упомянуть этнические группы амхара и тиграй, которые традиционно составляют правящий класс христианского государства Эфиопия, и ещё как минимум один народ, а именно: Бета Исраэль (так называемые «эфиопские евреи», или фалаша) представляют особый интерес, поскольку все они в той или иной степени представлены в традиционной эфиопской историографии и в той или иной степени сохранили свою память поколений. Самосознание Бета Исраэль, раскрывающееся через призму письменной и устной традиции, оказывает влияние на модели их поведения в меняющемся мире. Архаичные основы их существования, особенно мифы об их происхождении, часто оставались на поверхности в разные периоды их существования, и они оставались чужаками в эфиопском обществе. В рамках настоящего исследования демонстрируется процесс попеременной самосегрегации и инкорпорации Бета Исраэль в эфиопское государство, а также произошедшие в результате социальные изменения в жизни народа (как положительные, так и отрицательные). Борьба за самоидентификацию и признание Бета Исраэль потомками знати царя Соломона продолжается до сих пор, даже в Израиле, куда они почти полностью переселились в последней четверти XX века.

Статья посвящена репрезентации езидизма в турецкой художественной литературе XX–XXI вв. Езидизм – древнейшая ближневосточная религия, последователи которой заселяли горные пограничья современных Турции, Сирии и Ирака, а их культура и язык самым тесным образом связаны с курдским этносом. В настоящее время численность езидов в мире составляет порядка одного миллиона человек.

Учение езидов сохраняет закрытый характер, а религиозная традиция передается преимущественно в устной форме. Езидизм объединил элементы иудаизма, зороастризма, ислама (прежде всего в его суфийской форме), а также древнеиранских и неиранских культов. Его последователи верят в существование Бога и семи ангелов, главным из которых является Ангел-Павлин. Езиды никогда не упоминают имена, обозначающие «злого духа», поскольку это было бы равносильно признанию зла как самостоятельной сущности. По этой причине представители других религий считали езидов «поклонниками дьявола», отождествляя Ангела-Павлина с падшим ангелом в иудо-христианской и джинном в исламской традиции.

Эти обвинения определили многовековую политику притеснения и дискриминации, попыток ассимиляции езидов со стороны доминирующего большинства. Отголоски этих представлений слышны и по сей день.

Статья разработана в рамках методологии этнографического литературоведения, трактующего художественные тексты как уникальный тип этнографического источника. Такой подход позволяет изучать литературные произведения через призму исторической антропологии, акцентируя внимание на реконструкции социокультурных практик, мировоззренческих моделей и повседневного опыта эпохи.

На примере произведений Рефика Халида Карайя, Муратхана Мунгана и Зюльфю Ливанели выявляется специфика деконструкции стереотипов о езидах, исторически подвергавшихся гонениям. Особое внимание уделяется многоуровневой структуре, символическому языку, этнографическим деталям и кросс-культурным аллюзиям романа «Непокой» Ливанели, в котором трагедия езидов, пострадавших от волны геноцида 2014–2017 гг., помещается в контекст универсальных проблем идентичности, одержимости и гуманизма.

В настоящей статье рассмотрена демографическая динамика сирийской христианской общины в 1943–2000 гг., понимание которой важно как для более точного анализа истории самого этого сообщества, так и для углубления наших представлений о социально-политических процессах, происходивших в означенный период в Сирии. Показано, что оценки численности христиан САР в 2000-х гг. существенно разнятся (от 3% до 12% от всего населения). Изучен большой массив данных, в том числе практически не используемых исследователями, таких как сведения Римской курии, Антиохийской Православной и Сирийской (Сиро-Яковитской) Православной Церквей. Установлено, что все эти сведения, хотя и имеют разные источники, демонстрируют высокую степень корреляции друг с другом. При известных расхождениях они фиксируют один и тот же тренд для большинства христианских деноминаций страны в период с 1940-х по 2000-е гг.: увеличение их численности при снижении доли в общем составе населения. Отмечено, что причинами этой тенденции стали более низкая, чем у мусульман, рождаемость и ускоренные темпы эмиграции. Выявлено несоответствие этому тренду крупных общин православных антиохийцев и сиро-яковитов, доля прихожан которых в общем населении страны, согласно имеющимся данным, за рассматриваемый период фактически не изменилась. Выдвинуто предположение, что это несоответствие должно быть объяснено либо неучётом эмигрантов, либо намеренным завышением данных с целью укрепления позиций Церквей в стране и за рубежом. Показано, что даже согласно имеющейся официальной статистике местных Церквей, количество христиан в Сирии в 2000-е гг. составляло порядка 1,75 млн человек, т. е. ок. 8% от всего населения, а не 10–12%, как ранее считалось значительной частью исследователей. Сделан вывод, что в реальности доля христиан в конфессиональном составе сирийского общества, скорее всего, была ближе к 6%.

После кризиса 1991 года японская экономика вступила в период долгосрочной стагнации. В социальной сфере обострились проблемы низкой рождаемости и старения населения, а привычная стратегия роста, направленная на повышение производительности, достигла своего предела. В ориентированном на производство обществе обычно не уделялось большого внимания стоимости человеческого капитала, аккумулированного в компании. В цифровую эпоху, когда значение IT, искусственного интеллекта, знаний и навыков возрастает, именно люди, создающие новые ценности, в большей степени начинают определять конкурентоспособность компании. В этих условиях Япония в поисках фундамента для дальнейшего экономического роста, повышения эффективности бизнеса и международной конкурентоспособности развивает новую концепцию оценки стоимости человеческого капитала и управления персоналом. Одним из ключевых изменений является формирование нового понимания термина «человеческий капитал» (人的資本、дзинтэки сихон), которое приходит на смену понятию «человеческий ресурс» (人的資源、дзинтэки сигэн).

В настоящей статье ставятся задачи систематизации факторов, подталкивающих Японию к пересмотру представлений о человеческом ресурсе, анализа японского понимания человеческого капитала и выявления возможных положительных и негативных последствий смены парадигмы. Кроме того, авторами предпринята попытка показать, что помимо решения внутренних социально-экономических проблем, сдвиг восприятия человека в качестве «капитала» или «актива» является воплощением западных идей инклюзивного капитализма, которые начали активно реализовываться в японском обществе с началом проведения политики «Нового капитализма» правительства Кисида Фумио. Такое следование стратегическим задачам «глобального севера» проявляет зависимость Японии от Запада в вопросах долгосрочного планирования развития страны.

Особый модус во взаимоотношениях с божеством и многозначный феномен в религиозно-политической жизни Индии, бхакти в последнее столетие трактуется как объединительное «движение» и идеал эгалитарности. Оно наделяется огромной ролью в демократизации страны и превращении разрозненных этносов, состоящих из разнородных социальных групп, в единое общество и единую нацию. Прорастание и укоренение этой концепции базировались на прочтенных под особым углом зрения гимнах поэтов-сантов, возведенных в период их «обнаружения» христианскими миссионерами на пьедестал святости; житийных антологиях, составленных в качестве дидактических образцов для формирования общественных ценностей в их брахманском понимании; историографии вернакулярных литератур, созданной высококастовыми историками и критиками завершающего этапа колониальной эпохи и, наконец, на канонизированых текстах представителей самих религиозных толков.

В маратхиязычном регионе культ бога Виттхала/Витхобы, обеспечившая его преемственность поэтическая традиция варкари (XIII–XVII вв.) и кодификация её главных творцов в антологии «Триумф бхактов» (XVIII в.) к началу XX в. были объявлены духовным фундаментом Махараштры, на котором взросли её самобытность и государственность. Во второй половине XX в. свидетельством смысловых ресурсов бхакти стали процессы его адаптации к новым формам постколониальной действительности, в том числе к реализации с 1990-х гг. «политики Мандала», т. е. практики ранжирования каст в свете «позитивной дискриминации». Выраженная в процентах поддержки «прочих отсталых классов» и «зарегистрированных каст и племен» при предоставлении рабочих мест в государственном аппарате и публичном секторе, эта политика внесла существенный вклад в выравнивание прав «бывших неприкасаемых», но и вызвала обострение кастовых противоречий.

Часть 2 рассматривает посмертный взлет поэтессы Дзана-баи в контексте социально-политических и идеологических сдвигов второй половины XX в., корректируемой её включением в авангард «движения бхакти» и одновременно поиском её кастовых истоков.

У Даоцзы (685–758), живописец эпохи Тан (618–907), провозглашается теоретиками и критиками искусства Китая всех периодов величайшим мастером своего дела. Несмотря на особенную историческую значимость, личность и творческий путь «божественного художника» во многом окутаны завесой тайны. Печать времени оставила неизгладимый след в материальном наследии автора, приведя к утрате его подлинных работ и вынуждая современного зрителя довольствоваться сохранившимися копиями. Тем актуальнее видится задача изучить вклад, внесённый художником в становление китайского изобразительного искусства, его влияние как на «живопись интеллектуалов», так и на придворную традицию. Обозначенная проблематика обуславливает первичную цель исследования – поиск и определение места У Даоцзы в живописной традиции Поднебесной. Для достижения указанного были поставлены следующие задачи: 1) рассмотреть ключевые обстоятельства жизни У Даоцзы; 2) охарактеризовать стиль автора через обращения к соответствующим направлениям, жанрам и техникам; 3) провести обзор важных произведений, связанных с именем Мастера У. Статья, таким образом, предпринимает попытку не только фиксации биографических данных об У Даоцзы, но и описания уникальных черт авторского стиля, а также обзора избранных произведений, связанных с именем «божественного художника». Специфика состояния сохранности работ и проистекающая из неё зависимость от письменных свидетельств прошлого не всегда позволяют в полной мере объективно оценить, как именно автор повлиял на процессы эволюции китайской живописи. Однако современные исследователи-искусствоведы, изучающие имеющиеся копии, подтверждают, что У Даоцзы действительно вписал своё имя в историю как подлинный новатор изобразительного искусства Китая в целом и сюжетной живописи в частности. С Мастером У ассоциируется прослеживаемый в эпоху Тан переход от рациональности точно определяемых контуров и полихромных оттенков к более спонтанной монохромности, искусному использованию исключительно туши.

В статье рассматривается развитие взаимоотношений между материковым Китаем и Тайванем и созданные условия для определенной степени интегрированности на основе учрежденных с этой целью специальных институтов и достигнутых договоренностей: подписания Рамочного соглашения об экономическом сотрудничестве 2010 г. (ECFA) и практического взаимодействия на разных уровнях – правительственных и местных. Отмечаются принципиальные политические позиции, придерживаясь которых гоминьдановская администрация Ма Инцзю готова была выстраивать межбереговое взаимодействие. Это отказ от официального провозглашения независимости Тайваня, равно как и отказ от воссоединения с материком, несмотря на бескомпромиссную принципиальную позицию КПК, заключающуюся в безусловном признании Тайваня неотъемлемой частью территории КНР. Были продемонстрированы и отработаны потенциальные возможности развития многосторонних связей на практике с перспективой на интеграцию, и обеими сторонами наработан соответствующий опыт в условиях сохранения статус-кво в Тайваньском проливе. Исследуются пути и направления развития взаимоотношений (экономических, правовых и социокультурных) и возможность углубления всесторонних контактов в обстановке разногласий двух Берегов, в том числе весьма острых внутриполитических на Тайване. Освещаются вопросы взаимной торговли, инвестиций, туризма, предоставления медицинских услуг, развития сотрудничества в сфере транспорта и т. д. Учитывая складывающуюся кризисную ситуацию в глобальной экономике, представилось необходимым затронуть вопросы финансово-инвестиционных рисков взаимодействия и состояния принципиально важной для обеих сторон высокотехнологичной индустрии с точки зрения перспективы инженерной интеграции «разделенной китайской нации». Рассматриваются меры тайваньской администрации по выводу глобальной конкурентоспособности тайваньской индустрии на качественно новый уровень. Также анализируются взаимоотношения в ключевом вопросе совместного и каждого в отдельности пользования морскими ресурсами и сохранения биоразнообразия океана на фоне создающейся с этими целями инфраструктуры Тайваньского пролива (Пролива). Для полноты картины сопоставляются основные мотивы обеих сторон в развитии межбереговых отношений.

На протяжении многих лет Соединенные Штаты Америки в своей ближневосточной стратегии указывают безопасность государства Израиль как один из главных внешнеполитических приоритетов. Безопасность Израиля, в свою очередь, напрямую зависит от состояния палестино-израильского конфликта. После событий 7 октября 2023 г. вновь встал вопрос о необходимости окончательного разрешения конфликта. Хотя Вашингтон неоднократно подчеркивал свою приверженность концепции «два народа – два государства», три последние администрации не предприняли никаких шагов для реализации этой стратегии. Администрация Б. Обамы попыталась ужесточить свою риторику в отношении Израиля, однако сохранила военные поставки в полном объеме, даже увеличив: включила программу «Железный купол». Обсуждение будущего палестинского государства осталось на уровне риторики. Администрация Д. Трампа сразу продемонстрировала всестороннюю поддержку Израиля, признав Иерусалим его столицей, а позже Голанские высоты территорией Израиля. Проект «сделка века» стал очередной неудачной попыткой разрешить палестино-израильский конфликт, и Д. Трамп скорректировал ближневосточную стратегию, направив усилия на подписание соглашения между Израилем и ОАЭ. «Соглашения Авраама» стали огромным успехом администрации Трампа, к которому присоединись Бахрейн, Марокко и Судан. Следующая администрация Дж. Байдена продолжила развивать идею «расширения» Соглашений на Саудовскую Аравию. Переговоры шли успешно, несмотря на нерешенный палестинский вопрос, до 7 октября 2023 г. После атаки ХАМАС и начала операции Израиля в Секторе Газы основной целью администрации Байдена стало достижение соглашения о прекращении огня, новая администрация Д. Трампа формирует новый ближневосточный курс. Судьба независимого палестинского государства остается неопределенной. В текущих условиях Вашингтон меньше заинтересован в претворении в жизнь концепции «два народа – два государства». В статье рассматриваются причины изменений, произошедших в политике США за последние десятилетия в отношении палестинского вопроса и создания палестинского государства.

Н астоящая статья посвящена анализу развития саудовско-китайских отношений, вышедших с 2016 г. на уровень «всеобъемлющего стратегического сотрудничества». Исследование разделено на три блока, рассматривающих сотрудничество двух стран в разные хронологические периоды. В первой части анализируются саудовско-китайские отношения в период Холодной войны (1949–1990), когда между странами отсутствовали дипломатические отношения. Первоначальная обоюдосторонняя негативная оценка стран стала изменяться с 1970-х гг. после сближения Вашингтона и Пекина, при этом поворотным моментом стала покупка Саудовской Аравией в конце 1980-х гг. баллистических ракет средней дальности китайского производства. Данный шаг заложил основу как саудовской политики маневрирования, так и саудовско-китайским отношениям. Вторая часть рассматривает двусторонние контакты в период (1990–2013) до начала реализации инициативы «Один пояс, один путь» (ОПОП). В данный период КСА становится одним из крупнейших поставщиков нефти для нужд КНР. Появляется тренд на стабильное и последовательное развитие торгово-экономического сотрудничества, при этом разногласия по внешнеполитическим вопросам не оказывают влияния на саудовскокитайские отношения. Третья часть посвящена анализу двусторонних отношений после начала реализации ОПОП (2013– н. в.). Указанный выше тренд развития получил новый импульс, более того, Эр-Рияд связывает выполнение своей программы реформ «Видение 2030» с ОПОП. Интенсифицируется сотрудничество в сфере высоких технологий, при этом КСА особо заинтересовано в получении китайских телекоммуникационных технологий (5G) и разработок в области искусственного интеллекта. В статье сделан вывод, что, несмотря на рост противоречий между КНР и США, КСА, руководствуясь своими национальными интересами, продолжит взаимовыгодное сотрудничество с КНР, равно как и с любыми другими великими державами, оставляя себе тем самым пространство для маневрирования и балансирования во внешнеполитических и экономических вопросах, продолжая тем самым политический курс, заложенный ещё в конце 1980-х гг.

В статье анализируется растущее влияние Китая на экономику Эфиопии, что связано с ослаблением позиций Европейского Союза. Это проявляется по многим параметрам. С 2004 по 2023 гг. заметно смещение фокуса внешней торговли в сторону КНР за счет устойчиво опережающего роста импорта последней. В результате КНР прочно закрепилась в качестве ведущего импортера, покрывая потребности Эфиопии в продукции для индустриализации и развития экономики в целом. Эфиопия активно укрепляет торговые связи с КНР прежде всего, благодаря гибкости китайской модели, ее соответствию интересам развития. КНР воспринимается как авторитетный лидер многополярного мира, где ведущая роль отведена инициативе «Один пояс – один путь», что оказывает влияние на Эфиопию как важного союзника КНР в Африке. Статья подчеркивает системный подход Китая к построению взаимоотношений, подкрепленный идеологической близостью ОПОП и эффективной реализацией решений в рамках Форума китайско-африканского сотрудничества. Модель Китая предоставляет Эфиопии финансовые, политические и организационные ресурсы для достижения стратегических целей, хотя и создает благоприятные условия для китайского экспорта и обеспечивает политическую лояльность. Напротив, Евросоюз демонстрирует отсутствие системности, поверхностное понимание потребностей Эфиопии и фрагментарную помощь. Показано, что Эфиопия является важным партнером в глобальных стратегиях развития и сотрудничества, что делает ее объектом интенсивной конкуренции между ведущими странами мира. Вступление Эфиопии в БРИКС показывает стремление Эфиопии к независимости и активному участию в формирующемся многополярном мире. Обе модели, ЕС и КНР, признаются интересными для Эфиопии, но в свете предоставления Китаем преференций, аналогичных европейским, акцент смещается в сторону азиатского партнера. В заключение отмечен потенциал ESG-целей как объединяющей основы для сотрудничества Эфиопии с обеими сторонами, что может способствовать устойчивому развитию и будущему росту торговых потоков.

Алжир – единственное го сударство Северной Африки, добившееся независимости от колониального гнета с оружием в руках в ходе кровопролитной национальноосвободительной борьбы за независимость 1954–1962 гг. Она совпала с антиколониальным движением, развернувшимся после Второй мировой войны и во многом обусловила относительно мирный «парад суверенитетов» на континенте.

После завоевания независимости фиксировался постоянный рост населения до начала 1970-х гг. В тот период правительство, как и большинство освободившихся государств, выступало против политики планирования рождаемости, считая ее «происками империализма», препятствовавшего увеличению населения развивающегося мира. В 1970-е гг. даже при отсутствии стратегии регулирования демографических процессов началось постепенное снижение рождаемости. В результате лишь в 1983 г. была разработана первая национальная программа по контролю численности населения. В течение двух десятилетий функционирования этой программы фертильность сократилась до уровня простого воспроизводства, при котором суммарный коэффициент рождаемости (СКР) составил 2,1. Затем в период реализации программ планирования семьи рождаемость самопроизвольно стала возрастать, достигнув СКР 2,9 в 2009 г. Данные тенденции инициировались образованными женщинами-горожанками, а впоследствии стали отчасти воспроизводиться и сельскими жительницами, либо неграмотными.

Демографы объясняют динамику изменений стабилизацией спроса на контрацепцию и фиксированным повышением брачного возраста. В основном матрица демографического поведения чрезвычайно инерционная, поскольку обусловлена вековыми традициями и обычаями народов. Но в результате сбалансированной экономической, социальной, медицинской и культурной политики алжирского правительства, направленной на повышение жизненного и образовательного уровня населения, улучшение медицинского обслуживания, а также реализации стратегии планирования семьи, отмечались снижение рождаемости, повышение брачного возраста, увеличение средней продолжительности жизни до 77 лет, что является ныне наибольшим показателям для континента. Программы планирования семьи способствовали позитивным изменениям демографической ситуации в Алжире.

В 1980-е гг. афганские беженцы представляли собой самую крупную колонию беженцев в мире. Ситуация, сложившаяся вокруг афганских беженцев, представляла собой гуманитарную проблему международного уровня и постоянно привлекала внимание мирового сообщества, в том числе и ООН. Основная часть беженцев переместилась в Пакистан, что было для Пакистана как поводом для регулярных обращений к третьим странам и некоторым международным организациям за помощью, так и источником внутренней напряжённости. Афгано-пакистанские отношения были непростыми с момента создания независимого государства Пакистан, а после Апрельской революции 1978 г. и последующего ввода на территорию Афганистана советских войск, когда Пакистан по факту стал базой для пребывания руководства афганского антиправительственного движения и подготовки боевых единиц для него, эти отношения ухудшились ещё больше. Пребывание подавляющего большинства афганских беженцев на территории Пакистана стало дополнительным фактором, ещё больше осложняющим отношения этих стран. Основная цель – рассмотреть вопрос о положении беженцев на протяжении 1980-х гг. в рамках афгано-пакистанских отношений, влияние этого вопроса на отношения двух стран и эволюцию подхода афганского правительства к проблеме беженцев. Новизна исследования состоит в том, что этот вопрос ещё не рассматривался в отдельной работе. Базой для статьи стали документы ООН, направляемые на имя Генерального секретаря дипломатическими представителями Пакистана и Афганистана. Автор приходит к выводу, что, невзирая на то, что позиция афганского правительства в отношении беженцев претерпела эволюцию на протяжении 1980-х гг. в направлении смягчения, вопрос о положении беженцев в это десятилетие был одним из наиболее значимых в афгано-пакистанских отношениях. Взаимные обвинения и атмосфера недоверия, что можно увидеть в том числе и в документах, не способствовали решению проблемы беженцев, которая остаётся актуальной и сейчас.

Революция в Ираке в июле 1958 г. стала одним из важнейших событий своего времени, изменившим расклад сил на Ближнем Востоке. Несмотря на то что естественным ходом развития событий могло стать сближение революционного Ирака и революционного Египта, этого сближения не произошло. Напротив, лидеры двух стран, Гамаль Абд ан-Насер и Абд аль-Карим Касем, вступили в яростное противостояние, пытаясь подорвать авторитет друг друга. В этом конфликте проявлялась и конкуренция за ведущую роль в революционном арабском движении, предлагавшем разные модели будущего арабскому миру, и борьба за влияние в Сирии, и, наконец, столкновение личностных амбиций лидеров Египта и Ирака. Безусловный лидер панарабского движения, триумфально защитивший интересы своей страны во время Суэцкого кризиса в 1956 г. и только что успешно создавший Объединённую Арабскую Республику (ОАР), Гамаль Насер, считал своим естественным долгом поддержать иракских революционеров. Однако уже вскоре он столкнулся с расколом внутри самого Ирака. Часть иракских свободных офицеров, вдохновлённая идеями и личностью Насера, хотела немедленного объединения с ОАР, а другая часть, во главе с Касемом, пыталась сохранить независимость Ирака, вытеснив сторонников и союзников Насера из руководства страны. Насер сначала пробовал демонстрировать дружественные намерения, затем пытался проявлять сдержанность и, наконец, перешёл к открытому конфликту с Багдадом. Содействие заговорам, поддержка восстаний, риторические атаки и даже дипломатическое давление посредством поддержки Кувейта, находившегося под покровительством Великобритании, – Гамаль Абд ан-Насер был готов применять почти любые средства, чтобы не уступить Касему позиции революционного лидера арабского мира. В данной статье рассматривается трансформация отношения Гамаля Абд ан-Насера к Абд аль-Кариму Касему в контексте политической динамики в Арабском мире и в Ираке, в частности.

Накопление в африканистике незначительных, вроде бы, географических неточностей приводит к росту числа ошибок, которые могут значительно затруднить или даже исказить представление об истории Западной Африки. В статье рассматриваются некоторые из них: путаница с географическими координатами в средневековых арабских источниках, продолженная уже в XX в.; перенос Мунго Парком двух городских поселений Сегу на левый берег Нигера; неаккуратное пользование источником по истории этногенеза бамбара и их миграции в Сегу; «исчезновение» деревни Кани На у французских этнологов. Неточность Мунго Парка относительно городов на левом берегу Нигера принципиального значения для понимания истории Мали не имеет, чего нельзя сказать о путанице с координатами: от этого во многом зависит ответ на вопрос, соответствует ли Кумби Сале «городу Гана» средневековых арабских географов: координаты населённых пунктов Западной Африки у арабских географов неточны настолько, что использовать их невозможно. Впрочем, есть одно частичное исключение: и у ал-Хорезми, и у ал-Бируни город Гао неизменно находится значительно южнее города Гана, в то время как на самом деле городище, теперь известное как Кумби Сале, расположено даже чуть южнее Гао, столицы империи Сонгай. Это является лишним косвенным аргументом в пользу несоответствия Кумби Сале «городу Гана». Немаловажное значение для понимания этногенеза государствообразующего этноса Мали, бамбара, имеет установление точного направления их миграции из «Страны Торон», чье местоположение на протяжении прошлого века изменилось с восточного на юго-западное. Но в самом первом упоминании о Торон ясно говорится о том, что бамбара шли именно с востока на запад. Наконец, «исчезновение» деревни Кани На в округе Банкасс современной Республики Мали является одним из самых ярких примеров неточностей, основанных на простой небрежности.

В статье рассматриваются некоторые лингвистические и филологические особенности текста «Хроники» Иоанна Никиусского. Эта хроника была написана в конце VII века, а затем переведена как минимум дважды: с языка оригинала (греческого или коптского) на арабский и с арабского на геэз. Единственная сохранившаяся версия написана на геэзе, поэтому вопрос о языке оригинала этой хроники является спорным с начала XX века. Хотя большинство современных учёных считают, что исходным языком был коптский, авторы данной статьи ставят под сомнение бесспорность этого утверждения.

В этой статье описываются этапы перевода «Хроники» и систематизируются аргументы предыдущих исследователей. Каждый этап перевода рассматривается как часть процесса перевода, который происходил в определённых исторических обстоятельствах и имел свои стратегии и тенденции передачи информации с одного языка на другой. Исследование лингвистических особенностей текста включает в себя аргументы, относящиеся к различным направлениям лингвистики: фонологии, морфологии и лексике, а также синтаксису. Рассматриваются все возможные этапы перевода «Хроники»: с греческого на коптский, с коптского на арабский, с греческого на арабский и с арабского на геэз. Помимо лингвистических особенностей, авторы учитывают исторический контекст создания «Хроники» и филологические свидетельства средневековой литературы. На основе проведённого исследования авторы делают выводы о языке оригинала «Хроники» Иоанна Никиусского.

Статья посвящена рассмотрению событий Первой Сирийской войны – конфликта, вспыхнувшего в середине 270-х гг. до н. э. и положившего начало серии столкновений между двумя крупнейшими эллинистическими державами, царствами Селевкидов и Птолемеев. Первая Сирийская война, как и многие эпизоды эпохи раннего эллинизма, освещена в источниках крайне отрывочно и противоречиво, из-за чего в историографии нет ясной картины того, как развивался этот конфликт: какова была его предыстория, какие цели преследовали каждая из участвовавших в нем сторон, кто инициировал начало военных действий, каким был ход кампании и, наконец, каковы были итоги этого столкновения – военные и политические. В настоящем исследовании предпринимается попытка предложить собственный взгляд на некоторые вопросы, связанные с Первой Сирийской войной, в первую очередь, в контексте селевкидской истории 270-х гг. до н. э.

Сопоставляя античные и вавилонские источники о Первой Сирийской войне, автор приходит к выводу о том, что тезис об агрессивно-наступательном характере конфликта со стороны Антиоха I недостаточно обоснован ввиду сложной ситуации в самом царстве Селевкидов и на его границах. Вавилонские астрономические дневники (главный источник с селевкидской стороны) не упоминают ни одного сражения между Селевкидами и Птолемеями, что резко контрастирует с нововавилонской хроникой CM 24, которая описывает войну Навуходоносора II с Египтом и взятие Каркемиша. Схожесть выражений, формулярность жанра хронографических заметок и сравнительный анализ названных текстов показывают, что эта хроника могла служить своего рода образцом для составителей дневника о Первой Сирийской войне. В целом же складывается впечатление, что операция Антиоха I в Сирии была направлена в большей степени на защиту собственных владений, нежели имела своей целью план атаки на Египет.